Селфи со многими неизвестными

Мы немного поболтали о разной ерунде. Обсудили последние новости, погоду здесь и в Тарасове, тенденции на ниве государственного и частнопредпринимательского бухучета. Потом я задала несколько вопросов о юности тети Милы и Нины Сергеевны, и собеседница пустилась в долгие воспоминания. Я не прерывала ее, полагая, что в таком странном семейном деле пригодиться может любая информация, тем более что подопечная плавно перешла к рассказу о замужестве, а потом и к рождению сына.

– Ты не представляешь, Женечка, каким Игорек рос замечательным ребенком! Умный, старательный, вежливый, из интересов – только спорт и учеба. И перипетии переходного возраста нас совершенно не коснулись. Никаких перепадов настроения, бунтарских поступков или пагубных привычек. Я просто горя не знала и считала себя самой счастливой матерью в мире. И, честно говоря, совсем утратила основной инстинкт, присущий всем матерям.

– Какой же?

– Постоянно бояться за своего ребенка. – При этих словах на глаза женщины навернулись слезы.

– Э, – замялась я, – даже не знаю, что сказать. Профессия военного обычно напрямую связана с риском. Кстати, мне любопытно, Игорь ее сам выбрал?

– Да, кажется, он всегда хотел быть офицером, и мы всей семьей это обсуждали. И я не была против. Профессия военного мне всегда казалась благородной. Но о риске я как-то никогда не задумывалась. Просто в голову не приходило, пока не столкнулась со всем этим непосредственно.

– Помню, вы говорили, что Игорь служил в горячих точках.

– Сначала он попал в Афганистан, – при этих словах на лицо женщины легла тень. – Тогда Игорь еще не был офицером, его просто призвали на общих основаниях. Отобрали в десантную роту спортивных, владеющих приемами рукопашного боя мальчишек. Мы тогда не знали, куда их пошлют, и ребята сами не знали. Сын уже из учебки часто звонил нам. Рассказывал, правда, о казарменном быте довольно скупо, наверное, их предупреждали, чтобы не болтали лишнего. Но кое-что проскальзывало. Говорил: «Приемы отрабатываем, стрельбу и часто паримся в бане». Я из этих слов никаких выводов не сделала.

– Их готовили к другому, жаркому климату, – с пониманием кивнула я.

– Муж тоже все сразу понял. Он хоть и не военный был, но на оборонную промышленность работал, с военными много общался и понимал все их шифры. В общем, Толик все понял, но сказал мне не сразу. Постепенно подготавливал, что ребят, вероятнее всего, готовят к отправке в Афганистан. А когда до меня дошло, вот тогда случилась настоящая истерика. Я рыдала и умоляла мужа что-нибудь сделать. С Игорем разговаривать не могла. Только трубку в руки возьму – сразу в слезы, а расстраивать его не хотелось. Вообще, знаешь, Женя, это в корне неправильно – отправлять мальчишек, почти совсем еще детей, на войну. Это меняет их самих и калечит сердца их матерей.

– Так испокон веков заведено. Молодые, обычно гибкие, быстро учатся, хорошо приспосабливаются. Преступление – отправлять под пули совсем не подготовленных мальчишек. А что до изменений – все люди меняются. Но, соглашусь с вами, перемены, которые могут произойти на войне, более разительны. Так Игорь попал в Афганистан или нет?

– Конечно, попал. Избежать этого было нельзя. Но я Толика день и ночь умоляла, плакала, устраивала истерики. Постоянно нервничала, не могла есть, спать, сильно похудела, лицо стало страшного землистого цвета. Не было ни секунды покоя, пока сын находился там. Оставалось только молить Бога, чтобы отвел от ребенка погибель. Игорь пробыл в Афганистане триста шестьдесят шесть дней, ровно год и один день. И я начинала и заканчивала каждый свой день на коленях с молитвой Николаю Чудотворцу, чтобы сотворил чудо и мальчишка мой вернулся ко мне живой и невредимый. И он действительно вернулся, но был уже другим. В глазах, знаешь, появилось что-то неуловимое и пугающее, – она не выдержала, расплакалась и потянулась за упаковкой бумажных платочков, лежавших на комоде. – Ой, прости меня, Женечка! Все-таки разревелась.

– Я ведь не чужой человек, так что не стесняйтесь. Чувствуете, что просятся слезы, – всплакните. Тетя Мила тоже частенько рыдала, особенно если я из очередной командировки приезжала в сильно потрепанном виде, – усмехнулась я, видя ужас на лице собеседницы. – Ничего не попишешь, издержки профессии.

– Это да.

– А еще тетя Мила почему-то всегда норовила спрятать от меня слезы.

– Так Игорь же ворчит на меня, кричит: «Мама, немедленно прекрати!» Или еще хуже: «Так, хорош здесь сырость разводить, мать!» И смеется. Вы, военные, все такие бесчувственные?

– Это не совсем так, – улыбнулась я. – Не знаю, какую школу прошел Игорь Анатольевич, но нас учили скрывать свои чувства.

– Правда? – искренне изумилась Нина Сергеевна. – Но, зачем?

– А если офицер попадет в плен? А по его лицу можно читать, как по раскрытой книге с картинками. Что будет с ним во время допроса? А главное, что будет с информацией, которой он, как офицер, вероятнее всего, владеет? Вы не задумывались?

– Нет, никогда. И Игорь никогда ни словом, ни даже намеком…