Сэляви

Изумительно тепло.
Изумительно светло.
Как же все-таки хитро
Все придумано в метро!
Я гляжу не без опаски:
Или я сошла с ума?
Все вокруг читают сказки —
Фолианты и тома.

Этот старый крокодил

Не листает «Крокодил»,
Этот глупый паренек
Не читает «Огонек»,
И очкарик спозаранку
Не читает «Иностранку»,
И пехотный командир
Не читает «Новый мир».

Как бесценна эта сцена! —

Я сказала горячо.
Все читают Андерсена,
А не что-нибудь еще.
Вон Русалочка скользит,
Вон Дюймовочка танцует,
Вон Солдатик мне грозит —
Кто чего вообразит…

Изумительно тепло,

Изумительно светло.
Как же все-таки хитро
Все придумано в метро!
Все сидят, озарены.
Все глядят, умудрены.
И мечтает паренек,
И мерцает огонек…

* * *

Ой, какой алкаш колоритный
Слушал тут вчера мои песни!
Ой, как он глазами ворочал,
Как он рот разевал…
Все-то для него было ново —
И моя девчачья походка,
И мой гардероб немудрящий,
И неэстрадный мой голосок.

Видимо, хотелось бедняге…

Сбегать за Серегой, за Колькой,
Быть не одному в этой куче,
Не быть одному…
Но никак не мог оторваться.
Но — не мог никак отлепиться.
И с лицом дурацким, счастливым
Стоял и стоял.

Вот вам элитарные штучки!

Вот вам посиделки в каминной!
Вот вам песня «наша — не наша»,
Огни ВТО…
Ничего такого не нужно!
Человек открыт перед песней,
Человек доверчив и мягок…
Но играть на этом — ни-ни.

* * *

Музейная миниатюра!
Где, где, скажи, твоя натура?
Она была ли вообще?
И несминаемые букли,
И нечитаемые буквы
У монограммы на плече.

Над столиком стеклянным стоя,

Задумаюсь над тем и тою,
Что жили-были в те века.
И этот лак, и этот глянец
На гордый взгляд, сухой румянец
Клала истории рука.

Старинная миниатюра

Глядит обиженно и хмуро.
Век позапрошлый на крыльце!
Приди, ценитель малой формы,
Черты Петра или Лефорта
Найди вот в этом гордеце.

Да, власть над сердцем медальона

Сильна, но неопределенна.
И живопись невелика!
Придворную любую чурку
Возьмешь, воткнешь в миниатюрку —
И вот осталось на века.

* * *

Н. Эйдельману