Селлтирианд. Путь скитальца

От края плато у самой воды до подножия стен Великого Клыка рос редкий лес невысоких сухих деревьев. Не желая надолго задерживаться на открытых пространствах, путники попытались затеряться среди причудливо изогнутых стволов и теней безрадостного покрова. Как и прежде на болотах, ни одна живность не облюбовала себе эти места в тени древнего пика. Только бессвязный говор воды у подножия скал обволакивал понурые деревья, которые иссохшими до черноты ветвями не в силах были отогнать от себя промозглый и колючий ветер.

Эйстельд не забыл бегло осмотреть бухту и берег в поисках признаков недавно прибывших. Вместе с Гелвином они также внимательно изучили скалистый подъем и грубую землю у деревьев. Не обнаружив никаких следов, кроме своих собственных, и других лодок, друзья пришли к выводу, что если кто и посещал остров, то явно не с этой стороны берега.

Быстро перебегая в тенях облезлых деревьев, они направились прямо к подножию крепости. Тропы как таковой не было, но довольно редкий лес не представлял проблем продвижения сквозь него. Подойдя достаточно близко, когда до поверхности черной стены оставалось рукой подать, путники остановились, укрывшись за размашистым высоким кустарником. Оба внимательно осматривали видимый край крутого спуска, уходящий во тьму у основания цитадели. Кроме этого обрыва, исчезающего в угольной горловине, крепость не имела никаких других признаков входа: ни массивных ворот, ни арочных обрамлений. Единый обсидиановый монолит, казалось, пропорол насквозь окружающее плато острова. В самой близи Великий Клык поражал своими размерами. Необъятное основание расходилось полукругом настолько широко, что по самым приблизительным подсчетам для обхода вокруг крепости потребовался бы не один час.

Выбравшись из-под густых ветвей, двое путников осторожно приблизились к краю склона. Дальнейший спуск к далекому подножию стен был невозможен. Обведя взглядом всю доступную площадь чернильного камня и не найдя ни единого стыка или трещины на его поверхности, Эйстельд посмотрел вниз, следуя взглядом по склону, ведущему к пропасти. Откуда-то снизу доносилось глухое рокотание, напоминающее по звуку подземное течение неведомой реки или цикличный шум древнего механизма.

Гелвин, стоящий рядом, неотрывно всматривался в уходящую вверх стену:

– Сразу видать, место явно не для ярмарок соорудили. Вниз спускаться – только шею себе переломать, а перед глазами входа не сыскать. Остается плестись в обход, пока не приметим чего схожего на проход вовнутрь.

Так и поступив, они направились к востоку, по правую руку от тянувшейся непрерывно иссиня-черной поверхности камня. Лес подступал к самому краю уходящей в неизвестность котловины, и неустанно следовал за друзьями. Лишь редкие отблески самых настойчивых лучей заходящего светила на одно мгновение проникали сквозь неприступный покров и окрашивали в золотые прощальные цвета нависшие каскады угрюмого небосклона.

Друзья брели молча, отдавшись во власть своих мыслей. Мир, лишенный тепла и света, погружал сознание путников все глубже в сумрачные раздумья. Скиталец усилием воли сопротивлялся влиянию крепости, стараясь в памяти вернуться в те дни, где его некогда окружали тепло и смех. Воспоминаний было немало: о северных лесах, озаренных весенним солнцем, о далеком море в благородном обнажении серебра, о старых друзьях, идущих плечом к плечу в самые темные дни и беззвездные ночи, о давней любви, что своим пламенем обжигала и сейчас. Но все они, вспыхнув мимолетном видением, уносились прочь призрачными полотнами прошлых жизней, не в силах более противиться влиянию крепости.

Эйстельд крепче сжал зубы, призывая все обладание над самим собою. Он не желал сорваться в пучину безнадежности, а может и безумия, когда они были столь близки к цели. Выискивая свои самые живые воспоминания о минувшей юности в странствиях по свету, он с усилием вынырнул на поверхность из бездонного колодца грез.

Обдуваемый ветром, скиталец с тревогой взглянул на старого друга, догадываясь, что крепость испытывала не только его. Гелвин шел, опустив голову, слегка покачиваясь, нелепо переставляя ноги. Однако, когда встревоженный странник окликнул бальтора и, не получив ответа, быстро одернул его капюшон и взглянул охотнику в лицо, из спутанной бороды раздался столь непривычный за долгое время смех:

– Представляешь, Эйстельд, чертовы камни нашептывали мне о бренности всей моей жизни! А когда я взял да припомнил о том, как за несколько монет развлекался с парой девок на торжественном открытии первого борделя в Гроденорге, шепот внезапно перешел в шипение, поперхнулся и оборвался на полуслове, – задорно сверкнул своим неунывающим глазом бальтор. – Я готов поставить оставшуюся кварту в бурдюке, что последние слова в моей голове больше всего напоминали портовую ругань!

– Эйстельд облегченно рассмеялся следом. Взяв протянутый бурдюк из рук охотника, он сделал добрый глоток. Холод, окутывающий сердце, отступил, а застывшая кровь пришла в движение по венам.