Селлтирианд. Путь скитальца

– Судя по тому, как ты суешься под ветер, словно дырявое покрывало на бельевой веревке, уж не рассчитываешь ли ты, что я какой-нибудь пронырливый кжиник, что носом чует, когда задница не мыта?! Тут и носом особо тянуть не нужно, разит от тебя могильником за версту! – с этими словами загадочная фигура откинула капюшон, предъявив миру и обрадованному дождю мокрую путаную бороду, местами укрытую сединой, пару глубоких шрамов на обветренном лице и хитрый глаз стального оттенка. Второй несомненно когда-то был не менее хитрым, но сейчас на его месте сидела тугая, безразличная к происходящему, повязка.

– Эйстельд, чертов бродяга! Как же я рад тебя здесь увидеть, – продолжил он с улыбкой. – Однако, если вдуматься во все эти совершенно «несвязанные» между собой события, то сразу становится ясно, что смердящие больше положенного болота и хрюкающие тени в кустах, заинтересуют Селлтирианд куда больше обыденного. И кто же ринется первым разгребать все эти коварные проделки недремлющей тьмы? Эх Эйстельд, Эйстельд… Внешне ты и повзрослел, но тяга к подобного рода подвигам осталась у тебя с юности.

– И я рад тебя видеть, Гелвин, – улыбнулся в ответ Эйстельд, убирая руку от полированного навершия на рукояти меча. Нестареющего старика бальтора, широкоплечего и низкорослого, даже по меркам его расы, скиталец знал уже не один десяток лет. Гелвин был превосходным охотником-следопытом и с недавних пор – мастерским охотником за головами. Эту новую профессию друга Эйстельд, мягко говоря, не совсем одобрял, но свое мнение держал при себе.

Познакомились они еще в пору молодости скитальца в придорожной корчме, что стояла у границ Бурого Предела, простирающегося на многие сотни лиг к юго-востоку. Внешне эта корчма напоминала месиво из коровьего дерьма и извести, но внутри была на удивление уютной. Именно этот «домашний» уют притягивал проходящие мимо обозы кжиников и купцов, следующих вдоль границ Предела. Они все еще лелеяли надежду выстроить подобие торговых отношений с давно уже одичавшими селениями на северо-востоке. Облюбовали эту корчму и личности более сомнительного вида, до дел которых никто и не проявлял излишнего интереса, разумно понимая, куда он может завести.

Теми днями Эйстельд нес дозоры у этих границ, по большей части обитая на бескрайних пустошах, и лишь изредка появляясь в селениях неподалеку. За это время он научился быть готовым к любым встречам: с отрядами местных мародеров, благородными бандитами, ветеранами всевозможных войн, которые никого не страшились и всегда намеревались брать то, что казалось им своим по праву. Такие встречи (если пытающие удачу были настолько глупы или настолько отчаянны, дабы связываться с Серым скитальцем) Эйстельд и его верный клинок заканчивали быстро, навсегда избавляя «гостей» от сложностей дальнейших набегов.

Порой случалось наблюдать издали силуэты бродячих полутролей, которых нужда и голод уводили все дальше от родных гор. Троллей и их ближайших сородичей Зверодрагуров в те времена было мало, поэтому от селений они старались держаться подальше. Лунный металл они чувствовали не хуже, чем звери охотничьи ловушки, потому и скромное жилище скитальца едва беспокоили.

В той самой придорожной харчевне, куда Эйстельд решил наведаться, дабы вернуть себе человеческий облик, и завязалась крепкая дружба между тогда еще молодым скитальцем и старым, неунывающим охотником бальторовской расы.

В корчме «Тролль и поэзия» много лет назад

Отряхивая в край изношенный плащ, более всего походивший на балахон странствующего бродяги, до того он был покрыт въедливой бурой пылью, Эйстельд отворил скрипучую дверь в полутемное помещение ничем не примечательной харчевни, разве только, если вникнуть в абсурдное название. На вывеске, висевшей на двух ржавых петлях у входа снаружи, был изображен тролль с блаженной рожей, которой автор этого шедевра пытался придать выражение одухотворенности с помощью пера за ухом, что по задумке было олицетворением его тесных отношений с поэзией. Надпись была выполнена довольно искусно и без ошибок, чему странник и удивился. Знающие письменность в этих краях встречались не так уж часто, а о мастерах гравировки и говорить было нечего – их можно было перечесть по пальцам одной руки.

С порога в нос ударил знакомый запах прожаренного мяса, наваристой похлебки, кислого перегара и изношенной кожи. В дальнем углу зала, у пожелтевшего от постоянного смрада окна, Эйстельд приметил подходящий стол. Народу было немного: усталые кжиники из торговых обозов, несколько местных мужиков и совсем неподалеку от приглянувшегося столика сидела низкорослая фигура, привлекающая внимание пьяными громогласными комментариями происходящего вокруг.

«Хм, бальтор… Судя по всему, охотник или кто еще опасней», – подметил про себя Эйстельд, направляясь к столу. Выкрикивающий одновременно шутки и проклятия, бальтор практически не обратил никакого внимания на проходящего мимо скитальца, если не считать неожиданный напев среди всей его забористой ругани: