Село милосердия

За те без малого два месяца, что они проработали бок о бок, он полюбил никогда не унывающего парня, оказавшегося к тому же прекрасным хирургом. Напрасно тот поначалу скромничал, объясняя, что не имеет опыта и сложных операций до войны не делал. На Поповьянца, по сути, легла вся тяжесть хирургического лечения нескольких сот людей. И не только госпитальных раненых, а и многих посторонних: беженцев, окруженцев, местных жителей. Ведь на десятки километров окрест не было сейчас больше ни одного специалиста его профиля.

Народ прозвал Рафаэля Поповьянца волшебником, утверждая, что он возвращает людей с того света. К доктору шли отовсюду, и он никому не отказывал.

— Присаживайся, — подвинулся Гришмановский, освобождая скамью, стоявшую вдоль так называемого операционного стола, грубо, но прочно сколоченного дедом Олексиенко. — Без работы остаешься?

— Ну, совсем-то не останусь, — усмехнулся Поповьянц. — Травмы, аппендициты и всякая прочая мелочь…

— Роды добавь, — засмеялся Гришмановский, вспомнив, как неделю назад его подняли ночью с постели отчаянным криком: «Ратуй, доктор! Баба на сносях!..» Пришлось послать к роженице Поповьянца.

Оказалось, он и это умеет, как умел или выучился, вынуждаемый необходимостью, делать сложнейшие операции при керосиновой коптилке примитивными хирургическими инструментами с полустерильным материалом. В результате его усилий люди не только выживали, но и выздоравливали. Невероятно! Гришмановский хорошо помнил, когда у них кончился эфир. Это была катастрофа! Делать операцию без наркоза прежде всего адски мучительно для раненого, не всякий выдержит. И тогда не кто иной, как Поповьянц, предложил при операциях на нижних конечностях использовать новокаин для спинномозговой анестезии, благо новокаина у них было достаточно. Гришмановский слышал о таком методе, однако самостоятельно делать подобное не доводилось.

— Плохой я тебе в этом помощник, Рафаэль. Чего не умею, за то, извини, не возьмусь.

— Не огорчайтесь, Афанасий Васильевич. Этой методикой мало кто владеет даже среди опытных хирургов. Мне просто повезло. В тридцать девятом году после четвертого курса института я поехал на практику в Севастополь. Был субординатором в хирургическом отделении местной больницы. На мое счастье, там как раз работал профессор из Москвы, блестяще делавший сложнейшие операции на нижних конечностях. Он-то и научил меня, как в таких случаях применять новокаин…

Поповьянц проводил операции под спинномозговой анестезией не только на нижних конечностях, но также на органах брюшной полости, и все оканчивалось благополучно, потому что к искусству хирурга добавлялось еще одно немаловажное обстоятельство: тяжелые фронтовые условия, как показывал опыт, повышают стойкость организма, его невосприимчивость к инфекциям, помогают бороться с недугом.

Обстановка, в которой оказались оба врача, постоянная опасность, подстерегающая каждого, очень сдружили их. И хотя Гришмановский относился к Поповьянцу чуть-чуть покровительственно — как-никак был намного старше, — он тем не менее очень доверял молодому хирургу. Однажды в минуту откровенности Афанасий Васильевич рассказал, что он член партии, и попросил, если что-нибудь с ним случится, рассказать после войны всем, как врач и коммунист Гришмановский вел себя во вражеском тылу.

— Не нравитесь вы мне, Афанасий Васильевич, последние дни, — сказал Поповьянц. — Стряслось что-нибудь особенное?

— Визит фашистов не выходит из головы. Кто знает, какие он может иметь последствия?

— Да-а, — протянул Рафаэль. — Особенно худо придется ребятам-евреям.

— Надо что-то предпринимать. Повязки на пустом месте — не защита. Надрезы, что ли, на лицах сделать? Как думаешь?

— Это несложно. Я уже некоторых по их просьбе разукрасил, сделал что-то вроде пластической операции. Боль, конечно, несусветная…

— Жизнь стоит того, чтобы потерпеть. — Гришмановский встал, подошел к окну. — Ты вот что, Рафаэль, — сказал, не оборачиваясь, — поговори-ка с людьми. Объясни — это единственный шанс. Немцы могут нагрянуть в любой момент.

Поповьянц ушел, а начальник госпиталя еще долго стоял у окна. Мысли были далеко. Как чувствует сейчас себя Валюша? Воспаление легких — коварная штука. Перелом наступил еще здесь, но как продвигается выздоровление, Афанасий Васильевич не знал.

Гришмановского очень беспокоило внимание немцев к его подопечным. Он не переставал думать, как уберечь раненых, как не дать им после выздоровления попасть в концлагерь. Но к этим раздумьям добавлялась тревога за Валю. Ее так не хватало…

Неделю назад, когда Валя начала уже вставать с постели, в доме появилась ее мать. Женщиной она оказалась крепкой, в отличие от дочери довольно дородной и властной. Мать сразу же заявила, что забирает свою детину домой, нечего ей по чужим хатам валяться.

Валя пыталась возразить. Здесь, мол, под постоянным доглядом замечательного доктора ей хорошо. Дело идет на поправку. Но говорила она не очень уверенно. Видно, побаивалась грозной мамаши.

— Да ты на себя глянь! — воскликнула мать. — Кожа да кости… А какая справная дивчина была!..