Сельская учительница

— Ты захребетник! Предатель! Я презираю тебя! — гневно, одним дыханием выпалила Валентина и пошла прочь.

Прислонясь к белой колонне, Игорь покуривал, насмешливо глядел вслед удалявшейся девушке, потом выплюнул папиросу и беззаботно крикнул:

— Кому нужен лишний билетик!

Сашу Голованова Валентина встретила, как и договаривались, в кафе. Он сидел за столом и с завидным аппетитом уплетал шницель. Она молча села рядом.

Ни о чем не расспрашивая, Саша тихо сказал:

— Я так и знал, Валентина Петровна, не уговорите вы его. Люди, подобные Короткову, на все способны, кроме порядочного. Я вам сейчас ужин принесу.

— Не нужно, Саша, — отказалась Валентина. — Мы смогли бы сейчас, немедленно уехать? — спросила она.

— Вам заказано место в гостинице…

— Противно здесь, тошно.

Он поднялся.

— Хорошо. Я все свои дела сделал. Машина заправлена. К утру мы будем дома.

Это было глупо с ее стороны — просить его ехать ночью по обманчивой зимней дороге. При свете фар Валентина видела, как через шоссе переползали серебристо-белые языки поземки, пропадая в непроглядной темени. Кое-где попадались небольшие замети, и когда машина с ходу разрезала их колесами, снежная пыль застилала стекла кабины.

Саша Голованов то напевал тихонько, то пытался рассказывать ей всякие смешные, веселые истории. Но Валентине было невесело. Перед глазами стоял Игорь в модном реглане, в лаковых туфлях, в узких брючках, из-под которых выглядывали полосатые носки, вид у него насмешливо-неуязвимый, довольный. Есть, наверное, приказ облоно о переводе на другую работу; и беглец прав, и никакой суд ему не страшен… Но ведь есть еще суд совести. «Суд совести, — горько усмехнулась про себя Валентина, — разве Игорь поймет, испугается? Он даже слова Островского о том, что жизнь человеку дается один раз… опошлил, оплевал…» Но почему же, почему она раньше не разглядела в нем эгоиста, циника, отдав ему свою первую девичью любовь?

Саша Голованов затормозил.

— Стоп, машина. Приехали.

Будто очнувшись, Валентина забеспокоилась:

— В чем дело, Саша?

— Вам пора ужинать. В кафе отказались, а здесь, средь степи глухой, отказываться не положено. — Он зажег свет в кабине, достал из-под сиденья термос, какой-то сверток. — Вот вам кофе, сыр, хлеб, шоколад. Угощайтесь, Валентина Петровна, да поторапливайтесь. Путь у нас еще далекий.

Ах, Саша, Саша, какой же он заботливый, предусмотрительный. За стеклами кабины — степь, ночь, холод, а здесь и тепло, и уютно. Дымилось кофе в голубой кружке, аккуратными ломтиками нарезан голландский сыр с красными каемками корочек.

— Саша, вы тоже ешьте, — предложила она.

— За компанию можно. — Чуть сдвинув ушанку на затылок, он смотрел улыбчивыми ясными глазами.

И опять, раздвигая лучами фар густую чернильную темень, машина бежала и бежала по степной дороге через поземку, через гребнистые замети…

Как заведенные и отрегулированные часы, шла своим чередом беспокойная школьная жизнь: звонки — уроки, уроки — звонки. И ничто не могло нарушить этого течения, и никому, казалось, не было дела до переживаний молодой учительницы. Только Марфа Степановна, задержав ее однажды в учительской, настороженно спросила:

— Как съездили, Валентина Петровна?

— Ох, и не спрашивайте, Марфа Степановна, — удрученно отвечала она.

— Значит, Коротков не вернулся в Шафраново?

— Нет, и не приедет. Он презренный беглец.

— Не торопитесь осуждать, — поспешила возразить Марфа Степановна. Она подвинулась к ней, погладила ее руку. — Сперва подумать нужно, взвесить… Я знаю, Валя, вы росли без матери, никто вам не давал материнских советов. Позвольте мне, как матери, поговорить с вами. Вы любите, и он вас любит. Другой такой любви не будет, другого такого не встретите. Любовь у человека одна, она не повторяется… И за эту любовь надо бороться, человек без борьбы ничего не достигнет — ни счастья, ни радости…

Валентина пытливо глянула на Марфу Степановну, опять удивляясь, почему та говорит с ней таким заботливо-ласковым тоном? Неужели завуч и в самом деле встревожена ее девичьим горем? Да нет же, нет, в ее голосе отчетливо слышны фальшивые нотки, и во всем поведении видна плохо скрытая наигранность.

— Игорь Федорович, должно быть, оставлял вас в городе? — осторожно полюбопытствовала Марфа Степановна.

— Намекал.

— Вот видите, — мягко продолжала завуч, — он стремится быть вместе, и вы напрасно поспешили, отказались…

— Но я не могу так, Марфа Степановна.