Сельская Венгрия

По краям «пусты» госхоз выращивает пшеницу, подсолнечник, люцерну, кукурузу, сахарную свеклу. Обязательные условия: современная технология с применением химикатов тут исключается. На непаханых землях — скот. Когда-то паслись тут громадные косяки лошадей для венгерских гусар и ходило примерно сорок тысяч коров. Лошадей осталось пять сотен. Коров — тысячи полторы. Наиболее подходящим остаток «пусты» оказался для овцеводства. А лучший доход дает прудовое рыбоводство.

Прошлое «пусты» посетителю предлагает увидеть музей. Все постройки в национальном парке выполнены добротно и с сохранением местных традиций — побеленные стены, тростниковая крыша.

Не такая уж давняя жизнь пастухов… Без большого труда, надо думать, собрали в музей все, что может поведать об этой жизни. Котлы, в которых варился халасле. Одежда, приспособленная для летней нестерпимой жары и спасавшая от морозов. Маленькое седло. Его табунщик кидал на спину лошади и, не укрепляя, смело в него взлетал. Лежит в музее непременная часть пастушьей одежды — шляпа с загнутыми сбоку полями и журавлиным пером. Лежит плетенка из хвороста для ловли рыбы, а рядом стоит тростниковый поджарый шалашик — спаситель от ветра. Под стеклом — рецепт приготовления птицы прямо в перьях на степном костерке. Ножницы для стрижки овец и палка с крюком для их ловли. Искусно разукрашенный кнут. Колокольца стоят — их носили коровы и лошади, размеры — от маленького, с кулак, до громадного, почти с ведро. Любопытно, что после войны некто Михалко Золтан наладил кустарное производство особо звонких больших колокольцев из латунных стреляных гильз — сырья после танкового сражения тут было повсюду немало…

Пастух в этом краю был фигурой весьма уважаемой. Романтика нелегкой жизни его, уходившей корнями в глубины времени, не раздута искусственно с помощью фильмов, как это стало в Америке. В народных песнях, в пословицах, поговорках, живописных полотнах, в музейных экспозициях все, что связано с пастухом, окружено почтительным уважением. Чабо (чабан) — зовут пастуха. Но есть тут ранги. Гусей пасти мог и мальчишка, приобщавшийся к жизни; потом шел овечий пастух; потом свинопас, с весны до осени живший со стадом в дубравах; за ним шел коровий пастух. Высший ранг — чикоши — имели табунщики. Виртуозная езда на лошади, неутомимость, подобающая одежда делали их героями жизни. И сегодня туристу покажут не только музейные атрибуты былого. В нарядных крытых возках, запряженных парой лошадей, посетителей Хортобади увозят в степь по маршруту, специально проложенному. Посетитель видит на уходящей к горизонту равнине колодезные журавли, беленые хатки пастушьих приютов, отары овец, стада больших длиннорогих коров старинной породы, тростниковые шалаши и громадные из тростника же плетеные кошары, где летом прохладно, а зимой тепло и уютно. Можно по пути подержать на руках ягненка, поболтать с пастухами. Гвоздь программы — встреча с табунщиками. С приближением возка туристов они трогают лошадей. Табун медленно, потом быстрее, быстрее и вот уже бешеной каруселью несется по кругу. Аттракцион. Но горожане, видавшие нечто подобное лишь в кино, визжат от восторга. Оставив облако пыли возле повозки, табун уносится в степь. А туристы возвращаются на усадьбу, к автобусам.

Конечно, это лишь имитация прежней жизни. Пастухи после бешеной скачки, покуривая, слегка иронично говорят о туристах и своей необычной работе. Они нарядно одеты — черные войлочные шляпы с пером, жилетки, сапоги и что-то среднее между юбкой и штанами. Пастухи напоминают мне в эту минуту актеров на студии между съемками, когда те, скажем, в средневековых костюмах слушают музыку из карманных приемников, рассказывают анекдоты, жуют или устало дремлют, экономя силы для съемки.

— Я вас где-то видел… — говорю старшему из табунщиков. Действительно, его загорелое, мужественное и красивое лицо мне знакомо.

— А вы загляните еще разок в рекламную книжку…

Все понятно. В книжке и на плакате видел я это лицо.

Лайош Гарай выглядит лет на сорок. Такие играют обычно в ковбойских фильмах и позируют для рекламы сигарет «Мальборо». При некоторой иронии к своей службе Лайош, как видно, ею не тяготится — «с детства люблю лошадей», да и не все время надо показывать горожанам умение ездить. Лошадей-то надо и просто пасти.

— Сколько же за день в седле?..

— Да километров семьдесят набегает.

Табунщиков тут четырнадцать. С осени, когда вместо туристов станут приезжать в Хортобадь охотники на фазанов, косуль и зайцев, обязанность конников — быть егерями.

Вдали пылит возок с новой группой туристов, и Лайош протягивает руку:

— Извините. Мы должны продолжать.

Не по туристскому маршруту, а по согласованному с дирекцией пути — «куда хочешь» — едем в возке по степи. Трепеща крыльями в одной точке, как на нитке, висит пустельга. Выше кругами летает коршун. В белесом мареве маячат колодезные журавли, белые домики, овчарни. По статусу национального парка ничего, кроме овчарен, тут строить не полагается, даже электрических линий.