Сельва не любит чужих

Скрип кровати, до сих пор практически неразличимый, сделался отчетливо слышен, пронзителен и ритмичен.

На лицо madame набежала легкая тень.

– Вы знаете, милый, – сказала она, озабоченно покосившись на большие песочные часы, – меня в последнее время беспокоит Нюнечка. Нет, она мне ничего не говорит, но вы же знаете моего ребенка, она отдается работе вся, без остатка…

Хозяюшка погрустнела вконец.

– Этот верзила, который сейчас там, он постоянный клиент, хороший мальчик, ничего не скажу, всегда платит вперед за два сеанса, но ведь потом у девочки будет мигрень… Да вы же видели сами, mon cher Anatole, какая она у меня бледненькая…

Анатоль Баканурски кивнул в знак полнейшего согласия и возвел очи горе. Затем, аккуратно промокнув салфеткой губы, поднялся из-за стола.

– С вашего позволения, душенька…

Со старомодной грацией поклонившись, доктор искусствоведения направился к коридорчику, где располагались удобства. Хозяйка салона смотрела ему вслед, и взгляд ее был выразительнее тысяч и тысяч избитых слов.

Этот мужчина должен принадлежать ей, весь и безраздельно! И он будет принадлежать ей, потому что, если женщина из семьи Афанасьевых положила на что-то глаз, приговор будет приведен в исполнение, какие бы препоны ни устраивала природа. Не зря же в последние дни madame до предела сократила прием клиентуры, сделав исключение лишь для очень ограниченного круга самых давних и щедрых гостей.

Нельзя скрывать, это было непростое решение! Для трех одиноких женщин, из которых одна почти не находит спроса, вынужденных заботиться сами о себе, каждый кред имеет значение. Но дочка, выслушав маму, сказала, что готова работать за двоих. И они обе, посоветовавшись, сознательно пошли на материальные издержки, ибо приз обещал стать самым волнительным изо всего, о чем только мечтают милые женщины пятидесяти с очень небольшим хвостиком лет…

Вопреки опасениям, мучившим ее долгими бессонными ночами, Людмила Александровна все же повстречала принца из своих потаенных грез, и в данном случае цель оправдывала средства!

В сущности, она ведь была рождена не для бурных страстей, а для тихой семейной жизни. Для размеренного бытия верной жены и заботливой матери. Разве многого она хотела? Непьющего мужа (желательно, чуть моложе себя), бунгало с ремонтом – ничего страшного, если косметическим, чистую дамскую службу, пусть и без крупного жалованья, и, пожалуй, двух белых кошечек. И все! Ничего сверх этого минимума она у жизни не просила, но жизнь – кто ответит, почему? – не шла навстречу, и бедной женщине пришлось крутиться изо всех сил, преодолевая рогатки и надолбы, выстроенные завистливой судьбой.

Из коридорчика ухающе заворчал сливной бачок, и Людмила Александровна не смогла скрыть тихой улыбки.

Как же все-таки мил, как тактичен, как, не побоимся этого слова, интеллигентен ее Последний Шанс! До какой степени не похож на того негодяя, с которым она некогда связала свою уже не вполне молодую жизнь!

У нее ведь был когда-то муж, как положено. Ей-Богу, был, причем самый настоящий, со штампом в паспорте. И она прилежно кормила его трижды в день, купала с шампунем и регулярно выводила гулять. А этот мерзавец, этот неблагодарный тип в один прекрасный день, отпросившись на недельку поохотиться в джунглях Симнела, прислал оттуда депешу, что, мол, просит не ждать скоро, поскольку растерзан двуглавым ырлом.

Каково?

Вот уже почти пятнадцать лет он не подает о себе знать, не просит прощения и даже не интересуется Нюнечкой…

Хотя (это petite Lulu знала наверняка, от общих знакомых) там, на Симнеле, у него три бензоколонки, процветающее кафе, длинноногая шлюшка-блондинка с очаровательной тройней, и все видевшие говорят, что выглядит предатель вполне прилично для растерзанного таким монстром, каков есть симнельский двуглавый ырл!

– Merde[22] – не удержавшись, чуть слышно прошептала Людмила Александровна, краем салфеточки смахивая предательскую слезинку. – Скотина гадкая…

О, она строго-настрого запретила себе вспоминать подлеца, но частенько нарушала зарок, и всегда при этом плакала. Ей было так обидно, что у ci-devant[23] все хорошо, и скорее всего именно поэтому она никак не могла вычеркнуть его из памяти. Короче говоря, madame Афанасьева-старшая и в этом была самой настоящей женщиной.

Да, да, да! Она умела любить и хотела любви!

Стыд и срам тем, кто не смог, не сумел, не захотел понять и оценить этого! Все они – и Володя, и Georges, и Халим, и Сеня Штуцер, и Вилли, и даже Автандил Тариэлович, короче, все, кто так любил захаживать в гости к Люлю, пока проштампованный козел горбатился на работе, все до единого исчезли непонятно куда, как только узнали, что в джунглях далекого Симнела плотно пообедал двуглавый ырл…

– Merde! – скривив губы, прошептала Людмила Александровна, и на сей раз глаза ее были сухи.

Застенный скрип тем временем, судя по всему, приблизился к апогею. Завсхлипывало, захлюпало, протяжный мужской рык сотряс домик-бонбоньерку до основанья, а затем еще раз, и беленькая кошечка Дарочка, инфернально взмяукнув, вихрем взлетела на карниз.