Сельва не любит чужих

Еще один из тех, кто сидел за столом, озадаченно присвистнул.

– Погодь-ка… Да я ж его, кажись, признал. Слушай, ты часом не Егорушка-то Квасняк?

Стоящий на коленях часто-часто закивал и пополз к скамейке.

– Спаси-ите, деды… Ваше-ство, спасите! – Наконец он удосужился заметить Искандер-агу и, ухватив его за ногу, быстро и страстно покрывал поцелуями тяжелый, заляпанный глиной и навозом полусапожек. – Вы ж меня знаете… я ж, если помните, вам в Козе представлялся…

Теперь Баркаш вспомнил.

Действительно, Коза, «Два Федора», пару недель тому…

Возникла проблема с инженериком, Александр Эдуардович велел проконтролировать разработку лично, и ему, Искандеру Баркашу, пришлось сходить в кабак под видом подрядчика; Коба подводил людей, представлял, а Искандер-ага опытным глазом определял достоинства и недостатки потенциального исполнителя. Понятное дело, парням его представляли совершенно отвлеченно, и он, малость поболтав, просил записать контактный компофон и отпускал ребят с миром…

Да, конечно, он помнит этого паренька; тогда он показался Искандер-аге одним из наиболее перспективных, о чем и было сказано Кобе; усатый, помнится, ухмыльнулся и сказал, что Живчик плохих людей в фирме не держит…

– Ты, Егор, успокойся, – начал было кто-то из слободских, но Баркаш жестом приказал ему заткнуться. Затем вытащил из-за пояса тяжелый пистолет самопального производства, пороховницу, свинцовую пулю. Не спеша, тщательно демонстрируя Егорушке каждую из осуществляемых процедур, зарядил немудреное, но грозное оружие. Со скрипом взвел курок.

– Молчать. Отвечать на вопросы, – сказал Искандер-ага будничным и даже несколько отеческим тоном, приставляя дуло к переносице парня. – Ясно, нет?

Крупные желтоватые зубы Егорушки выбили дробь.

– Считаю до трех. Раз. Два. Тр…

– Все-яс-но, – отчетливо сказал парень. – Не-на-до-по-жа-луй-ста…

– Не-бу-ду, – в тон ему отозвался Искандер-ага, откладывая пистолет на стол и жестом указывая обитателю вольного поселения Новый Шанхай Егору Квасняку на ближайший к себе табурет. – Садись. Рассказывай.

– Да пускай выпьет сперва, – подсказал кто-то особо сердобольный из слободских. – Все будет легче…

Баркаш кивнул.

Сделав три-четыре крупных глотка из высокого бутыля, перенек заметно успокоился; глаза его стали более-менее похожими на человеческие, хотя губы по-прежнему были серыми и сморщенными, словно подсохшая глина.

– Я… ну… значит, Живчик, ну… и я ведь тоже, что антиресно… а мохнатые, и так, мол, и так… а если креды, думаем, нормальные, так чего ж… все равно никому не плохо, так ведь?.. нет?.. а Живчик, опять же, ну, и пошли… что мы, не местные, что ли?.. и ведь все ж сделали, ну… как договаривались… а они-то телегу пригнали, вот, тут все, как говорится, честь по чести… мы, значит, считать, чтоб все конкретно, ну… а они, они… и Живчик – рраз, и голова…

– Что – голова? – резко спросил Баркаш, буравя парня взглядом, силу которого довелось проверить на многих.

– Нет головы! – отчетливо сообщил парень. – Совсем!

– У Живчика? – охнули в полутемном углу.

– У Живчика! – почти радостно отозвался Егорушка, наслаждаясь вернувшейся способностью говорить по-людски. – Совсем головы у Живчика нет!

На сей раз за столом охнули сразу несколько присутствующих. Кого-кого, а Живчика здесь знали все. До убытия в Козу на поиски крутого фарта Живчик был весьма уважаемым гражданином Шанхайчика, хотя политикой не интересовался вовсе и на пост мэра не претендовал.

Дело начинало становиться куда как интересным.

– Так, – негромко сказал Искандер Баркаш. – Вам всем, – он слегка развернулся к столу, – молчать, бояться. Всем, я сказал! Кто вякнет, стреляю без предупреждения. А ты, дорогой, – он тепло, ласково и очень по-хорошему улыбнулся Егорушке, – ты говори спокойно, все говори, Егори-джан. Если забудешь что, тоже ничего, потом вспомнишь, потом скажешь, а?

– А… – нерешительно начали в полутемном углу.

Грохот. Вонючий дым. Кровь на стене и мозги на соседях.

– Вай, дурной, – искренне огорчился Искандер-ага, по новой перезаряжая пистолет. – Сказал же по-дружески: всем молчать. Нэт, нэ панимают. Ну что за народ такой вы, славяне, а, Егори-джан?..

Круглые, совсем птичьи глазенки недоросля были по-прежнему исполнены ужаса, но, как и рассчитывал начальник департамента здравоохранения и трудовых ресурсов, сейчас юноша Квасняк более всего опасался уже не загадочных преследователей.

Он все осознал и был готов к серьезному разговору.

Ближайшие десять минут Егорушка говорил, а Баркаш слушал. Уважительно, с полным вниманием, лишь время от времени и строго по делу перебивая паренька короткими и точными вопросами.

Такое отношение не могло не льстить юнцу, и юнец становился все более и более красноречив.

Картина в общем и целом вырисовывалась следующая.