Сельва не любит чужих

Передвинув с бока на живот колчан, выбрал стрелу.

Натянул, заведя левую руку далеко за ухо…

И услышал Мгамба, таящийся неподалеку: грозный ровный гул возник между Твердью и Высью, тяжелый, густой, давящий, многоголосый, словно в хор воинов, затянувших боевую песню, с каждым мигом вступали все новые и новые голоса мужчин, подходящих к воинскому костру…

И вспыхнул костер в небесах!

Алая чудо-стрела, стрела-война, вознеслась в сияющее небо края Дгаа, призывая всех видящих знать, что явилось на мирную землю вечных гор злое лихолетье…

Замер на миг Мгамба. Ведь ни разу за долгую жизнь, за все свои восемнадцать лет не доводилось ему видеть в небесах стрелу-войну, и лишь старики у костров рассказывали порой, как бывало это на самом деле, но рассказы мудрых, хоть и захватывало от них дух, походили больше на сказки.

А потом помчался Мгамба в поселок, не щадя ног.

Не разбирал он путей, не выискивал стежек, упал дважды, больно ушибив колено, но не замечал Мгамба боли, так спешил любопытный парень успеть в Дгахойемаро раньше старцев, ведущих мохнорылых, так хотел узнать поскорее, что же такое стряслось в Тверди!

И он опередил их, идущих степенно!

И многие опередили.

Так что к моменту, когда Остап, вуйк рода Мельников, вышел на круглую площадку в самом центре поселка горных дикарей, он был весьма удивлен и даже озадачен.

Как их, однако же, много…

Но недостойно посланца проявлять удивление, как, впрочем, и всякие иные чувства, кроме тех, которые поручили ему донести до слуха тех, к кому послан.

Поэтому вуйк Остап, движением бровей повелев парубкам оставаться на месте, ухватил покрепче недоуздок солового оола и потянул его в центр площади, где подле неугасимого костра стояло с полтора десятка седых дедусей, обнаженных по пояс, а чуть впереди их, гордо откинув голову, – гарная дивчина в странного вида монистах да коротковатой, на взгляд достойного унса, юбчонке. Эх, всем взяла та дивчина! Так хороша была она, до того черноока да черноброва, что на короткий миг позабыл вуйк Остап и о почтенных годах своих (ох, лыхо-лышенько!), и о посольском достоинстве. Подбоченился он, приосанился, пристукнул каблуком так, что чуть со степенного шага не сбился, да, хвала Незнающему, вовремя устоял.

Не про него та краса была, не на него та стать выходила; и засумувал было вуйко Остап, да тут же и опамятовался; нет, не взял бы он, пожалуй, в хату свою такую красу писаную ни жинкою, ни свойкою, и сынку бы не велел с такой хаживать! Ишь, как выпятила титьки… а титьки-то, глянь, голые! У-у-у, стыдобища! Да разве ж такая сможет хату блюсти?..

Только вспомнив о хате, вуйк рода Мельников окончательно осознал, где он и зачем.

Не было больше у него хаты. Сожгли родную хату враги, едва ль не всю семью сгубили. Теперь одна жинка у вуйка Остапа – верная карабеля, один сынок – дальнобойный, в своей, тож ныне сгоревшей, кузне сработанный «брайдер», одна-единая мечта: извести проклятых воргов, чтоб и духу их не осталось тут, на Валькирии!

Суровым стал вуйк Остап, и речь начал сурово, не развозя грязь по половицам.

Да и о чем было говорить долго?

Пусть знает дивчина-вуйк и старики горные, что встретили унсы в лесу чужих, с равнины пришедших; убили пришельцы двоих горцев и над телами их надругались не по-людски. Унсы, ясное дело, такого стерпеть не смогли, не зря ж который год в мире и дружбе с горными живут. Ото ж! Убивцев покарали унсовские хлопцы там же, на месте. В великом гневе были молодые, вот и не догадались взять живьем, порасспросить. Но место это не столько далеко, и все там оставлено, как было. Ни поганых трупов хоронить хлопцы не стали, ни одежку их скверную не забрали. Пускай все гниет! А тела погубленных горных – вот они, прибраны, доставлены с должным береженьем, чтобы ни зверь какой, ни птица, ни красный муравей над бедолагами не надглумились сверх того, чего уж не исправить…

Выверяя каждое слово, рассказывал вуйк Остап. Все, как было, без лишних украс. И завершил достойно:

– Унсы – друзья горных. Горные – друзья унсов, – он говорил на странной смеси лингвы и местных наречий, помогавшей объясняться с дикарями во время торга. – Так было, пусть так и будет. За кровь горных уплатили унсы злым, как могли. Если злые придут с равнины к горным брать цену за кровь своих, унсы встанут рядом с горными. Так заповедал Незнающий. Так порешил вуйковский сбор. Я все сказал!

Глядя в умное бородатое лицо нестарого еще мохнорылого, Гдламини чуть склонила голову. Не все ей было пока еще ясно. Но мертвые тела говорили сами за себя. Разве принесет убийца тело убитого в родное селение? Разве станет спасать его от лесного зверья? Она, конечно, пошлет воинов туда, где случилось злое дело. Пусть посмотрят, пусть расскажут. Но краткая честная речь пришельца понравилась ей. Если и впрямь отомстили мохнорылые за людей дгаа, значит, им можно верить. Такие друзья – хороший посох в пути…