Сельва

В тот злосчастный вечер я, как обычно, торчал в гарнизонном кабачке. Настроение было паршивым, и я пытался улучшить его при помощи джина с тоником.

Часа через полтора пришел Торро. Он плюхнулся возле меня и, обхватив голову, что-то промычал.

— Что? — переспросил я.

— Конец. Крышка! — крикнул лейтенант, уставившись на меня мутными красными глазами. Он залпом осушил стакан воды и взволнованно зашептал: Ты слышал о том молодом генерале, который пообещал президенту, что очистит ряды армии от взяточников и расхитителей? Он, конечно, больше политик, чем военный. Тем оно и страшнее! Так вот: он добрался и до нашей базы!

— Ну и что! — ухмыльнулся я, не осознавая непоправимости случившегося. — Пусть докажет, если сможет. Ни один террорист не даст против нас показаний.

— Если прижмут, даст, — Торро посмотрел на меня, как на дремучую деревенщину. — И потом… копать ведь начнут! Могут вылезти делишки и посерьезнее торговли оружием…

Улыбка мигом слетела с моего лица.

— Что ты мелешь! Какие делишки? Я ничего не знаю!

— Правильно, ты ничего не знаешь. Но тебе расскажут об этом потом, когда будут зачитывать приговор!

Наверное, в тот момент я впервые понял, в какую трясину попал.

— И что же теперь делать? — я старался говорить спокойно, но голос предательски дрожал.

— Пихра, — отеческим тоном начал лейтенант-инструктор. — Чтобы расследование заглохло, надо ему кого-то подсунуть. Нужно, чтобы кто-то взял вину на себя. Хотя бы часть вины, чтобы на поверхность не выплыла ее другая, большая часть.

— Но кого?

— Тебя. Пойми, другого выхода нет. Дело ограничится переводом на Ферру, в экспедиционный корпус. И все будут довольны! Думаешь, этому генералу-политику понадобилась справедливость? Как бы не так! Он борется за удобное кресло и только! А тебя не забудут. Процент на твой счет в банке будет идти аккуратно. Да и на Ферре будешь жить не хуже, чем на курорте. А вернешься домой…

Дослушать я не успел, потому что Торро не успел договорить. Моя рука вдруг поднялась над стойкой и опустилась на голову лейтенанта-инструктора. Тот мешком свалился на пол и остался лежать среди окурков и бумажек от жевательной резинки.

Словно из-под земли вырос военный патруль, и скоро я валялся на столе, связанный по рукам и ногам.

Разбирательство тянулось долго. Торро, как и следовало ожидать, от всего отвертелся. Покровители не дали его в обиду, а может, испугались за свое благополучие. Негодяй Торро определенно был «талантливым человеком».

Не могу сказать, что ход разбирательства меня не интересовал. Конечно, хотелось отделаться полегче, но по-настоящему меня волновало только одно: как все случившееся отразится на детях, жене, наших отношениях.

Все закончилось, как и предвидел Торро. Все грехи списали на меня, генерал-правдолюбец занял вожделенный пост и успокоился. Постепенно дело заглохло, и я был переведен в феррианский экспедиционный корпус. Даже без понижения в звании…

— Пихра, — раздался глухой, словно вырвавшийся из могилы голос Ная. Мы сбились с пути.

Достаю карту и пытаюсь определить, куда мы попали. Огромный лесной массив расползся на бумаге уродливой кляксой, красный пунктир маршрута рассек его пополам. И никаких ориентиров, кроме ненадежных солнечных лучей.

Арвин тяжело опускается на кочку. Глаза его блестят. Вдруг, взмахнув рукой, Най на лету ловит стрекозу и подносит ее к лицу. Он долго рассматривает насекомое, затем разжимает кулак. Стрекоза некоторое время вхолостую вращает радужными крыльями, потом, справившись с испугом, срывается и уносится в небо.

— Надо идти, — говорю скорее себе, чем Арвину. — Необходимо выбраться из топей. Здесь мы умрем от голода.

Най кивает и делает попытку подняться, но ноги не слушаются. Поддерживаю его за локоть, давая возможность опереться на костыль. На измученном лице Арвина появляется улыбка. Давно я не видел его улыбающимся.

Не знаю, почему, вдруг ощущаю прилив сил. Вроде и болото стало светлее и мельче…

И действительно, вскоре деревья расступаются, давая место горячим солнечным лучам.

Продираюсь сквозь сплошную стену колючего кустарника и падаю в траву.

Арвин Най

Продираюсь сквозь сплошную стену колючего кустарника и падаю в траву.

Рядом хрипит Пихра.

Как он тогда сказал: «Мы с тобой теперь вроде братьев?» А ведь действительно похоже: и цель, и судьба едины.

Поднимаю голову и вижу тихую светлую поляну. На краю ее — хижина, утопающая в зарослях цветного бамбука. После подвального полумрака сельвы яркие краски ласкают взгляд.

С трудом поднимаемся и, шатаясь, бредем к хижине.

Из кустов вылезают десятка полтора глиняных человечков. Они рассеиваются по поляне и, крутя безглазыми головами, принимаются разыгрывать свою вечную пантомиму. Куклы маршируют, сбиваются в тесные группки, присаживаются, падают на землю.

Никто еще не смог объяснить, какие силы приводят их в движение. Аборигены просто лепят человечков из мягкой речной глины, и те оживают, включаясь в непонятную, немного жутковатую игру. Зачем аборигены делают глиняных человечков? Никто не знает. И все же какой-то смысл в их существовании определенно есть.