Семь ангелов

– Меня оклеветали, – заплакала Иоанна, – видит Бог, верна я тебе. – Королева избрала самую мудрую тактику – отрицать все. Какая женщина! Не усомнился бы в правдивости ее слов, если бы не знал, как обстоит дело.

– Лжешь! Есть у меня собственноручное письмо от твоего любовника! – заорал Людовик.

– Его заставили это написать под пыткой.

– Ну так давай его спросим. Вежливо спросим, – прорычал Людовик. – Я только немного поковыряюсь в его кишках раскаленной кочергой. Где ты прячешь мерзавца? – Я услышал, как Людовик стал переворачивать сундуки в пустой надежде обнаружить Энрико. Иоанна рыдала, а потом стала молиться.

– Муж мой, обрушились на нас великие беды. Одна я… Всеми оставлена, – наконец произнесла Иоанна в слезах. – Вот и ты ненавидишь меня. Не этого ли хотели наши враги?

Людовик вдруг замер и стал ее слушать. А главное – услышал. Ясно, что такому бесхитростному болвану не под силу справиться с лукавой королевой.

– Так это ложь, Иоанна? – спросил он растерянно.

– Конечно, обними меня, истосковалась по твоей силе и мужеству. – Когда слушал это, едва не осквернил уста свои именем дьявола. Далее, кроме шуршания одежд и стонов, не смог ничего различить. Только однажды назвала она своего болвана «котиком».

Ушел к себе и стал думать. По здравому разумению, все случилось так, как следовало, тем не менее этот ее «котик» долго не давал нам уснуть.

Утром пригласил к себе королеву для беседы. Была она свежа и румяна, как всякая жена после соития. Объявил ей, что папа вызовет в консисторию ее, Людовика и Энрико, чтобы задать интересующие его вопросы. Заметил, как королева побледнела. Притворно спросил Иоанну, здорова ли она.

– Не надо звать Энрико. Умоляю, пощади меня, Хуго, ты же друг мне, я знаю, – Иоанна попыталась подойти ко мне и обнять, но я, хвала Господу, успел остановить ее рукой.

– Таково решение папы.

– Погибла я, совсем погибла! – Королева в бессилии опустилась на стул. Глаза ее наполнил ужас.

– Есть одно средство, – сказал я загадочно, – должна ты принять решение прямо сейчас. Тогда попробую уговорить отца нашего изменить свои намерения.

– Что? Я все сделаю. Что ты хочешь?

– Сущий пустяк, если разобраться.

– Не томи, Хуго!

– Вот купчая на город Авиньон, который принадлежит тебе. Продай его Святой Матери Церкви, и сделаю все, как хочешь.

– Нет, никогда! – Иоанна из униженной просительницы вдруг стала королевой. – Авиньон – драгоценнейший бриллиант моей короны. Я получаю по пятьдесят тысяч флоринов в год…

– По пятнадцать, – хмыкнул я.

– Что?

– Ты получаешь не более пятнадцати тысяч флоринов.

– Как смеешь ты сомневаться в моих словах?

– Я не сомневаюсь, королева, я знаю. Впрочем, поступай, как хочешь. Завтра, может, послезавтра Энрико казнят, ибо в консистории будет изобличен в своем преступление. Вот почитай, – я протянул ей письмо, в котором Людовик описал все пытки, придуманные им для камерария. – Услышишь не только крики своего любовника, терзаемого палачами. Придется тебе испытать бесчестие, которое ожидает неверную жену. – Я умолк на мгновение, чтобы королева смогла покончить с письмом, а потом продолжил: – Видя многочисленные грехи твои, папа отдаст корону Неаполя Венгру, тебе же предложит удалиться в монастырь. Что касается Людовика, то ответит за смерть короля Андрея, как того требует справедливость. – Я помолчал, а потом спросил: – Должен ли я объявить папе, что таково твое решение? – Королева посмотрела на меня, потом взяла перо в руку.

– Где я должна подписать?

– Здесь, – я ткнул пальцем в пергамент. Она стала читать и вдруг вскрикнула:

– Всего восемьдесят тысяч флоринов за Авиньон. Я каждый год получаю пятьдесят!

– Пятнадцать, королева, пятнадцать.

– Ну дай хоть сто, – сказала она с надеждой. Грудь ее вздымалась так часто и бурно, что вынужден был прикрыть глаза.

– Господь наш сказал, блаженны дающие, а не берущие. Вижу, пренебрегаешь ты словами Спасителя, – я взялся за край пергамента, как будто хотел забрать грамоту, но она удержала меня.

– Велю доставить тебе деньги, когда пожелаешь, – в голосе моем появилось облегчение, – купчую эту будем держать в тайне, пока не завершится суд.

– Суд! – вскрикнула королева.

– Должен же папа восстановить справедливость и снять с тебя тяжкие обвинения. Разумеется, ни Энрико, ни Людовика там не будет. А когда очистишься, сможешь на полученные деньги собрать армию и вернуться в Неаполь. С камерарием своим поступай, как знаешь. Можешь взять его с собой, можешь оставить нам. Велю его выпустить на волю, когда уедет твой муж.

Королева больше не колебалась. Она обмакнула перо в чернильницу и, хвала Создателю, подписала грамоту: «Иоанна королева». Я взял пергамент и бережно сложил в резной ларец.

– Теперь папа примет меня?

– С распростертыми объятиями, как самую дорогую из своих дочерей. Ведь Климент любит повторять, что никто не уйдет от него в унынии.

Вечереет… Вспомнил, что говорил нам Боккаччо: «Бойся не мечты, а ее исполнения».

Ницца, Английская набережная