Семь баллов по Бофорту

Вдруг Дима, бросив штурвал, устремился с мостика на палубу. Все побежали к корме. Стрелок Вася, проходя по корме, заметил, что у «Ретивого» перо руля болтается на волоске и готово вот-вот отвалиться. Аврал был объявлен вовремя, руль спасли и кое-как водрузили на место. Кит тем временем, разумеется, сбежал. Пришлось повернуть домой, в Лорино. Мне принесли на мостик маринованные огурцы и хлеб. В рукава холодными струйками сбегал проперченный рассол. Вечерело. Не хотелось спускаться в рубку. Мы с Димой снова несли вахту. Закат был роскошный. Облака сияли тонкой позолотой, витые и пухлые. Под ними угольками тлели сопки. И пурпурное, с жидким золотом, как размытый в стекле фейерверк, струилось море. Было тепло и безветренно.

— Фонтан! И еще, и еще! У самого берега…

— Я давно заметил, — сказал Дима, — целое стадо под берегом, разыгрались, черти…

И вдруг наперерез нам, взрывая воду, как тройка истребителей, промчались три черных узких спины. Над ними аспидными полумесяцами реяли парусатые плавники и хвосты. Косатки! Они хищно и быстро, разом погружаясь и всплывая, парадом шли от берега в море. Три в ряд, две в ряд, четыре в ряд. Так вот почему полезли на берег жирные и беззащитные киты! Стая косаток, нападая на кита, раздирает его в клочья, оставляя один скелет. Черные торпеды удалялись в море, неся капли заката на плавниках.

— Почему их не бьют?

— А попробуй их догони, — вздохнул Дима, — подлые животные, но вид вполне современный.

Дима любит современное: джаз, узконосые мокасины, узенькие, с тугой стрелкой брюки. Вскоре после охоты мы встретились на танцах. Сняв мичманку и тряхнув вороным чубом, Дима вошел в зал, предвкушая, как сладко замрут сердца девчат. Он был неотразим в белом свитере и ботинках, купленных в Нунямо. Димин сосед по квартире жаловался: «Слишком уж громко запускает джаз!»

Как-то три дня подряд штормило, был громовой накат. Иногда прорывался дождь. Море яростно выплевывало водоросли, трупы чаек, ракушки. Километрах в шести от Лорино меня догнал Дима.

— Ты что?

— Гуляю.

— А! Ну, гуляй, а я в лагуну иду, на «Ретивый» — что-то не спится дома.

Тянуло его к катеру.

— Хочется в капитаны?

— Страшновато. Я еще не могу.

Через несколько дней после этого разговора Толя простудился и заболел. Он пришел в колхозную радиорубку в роскошном малиновом свитере, бледный и молчаливый, как всегда. Был капитанский час. Толя положил на телеграфный ключ длиннопалую большую руку. И рука задребезжала мелко-мелко, совершенно неожиданно для такой большой и тяжелой руки.

— УМБИ, УМБИ, я УИ-62… Где находитесь? Где находитесь?.. Прием.

Море долго молчало. Потом из него донесся Димин голос:

— Тебя понял. Нахожусь к норд-осту от Лорино. Утром взял кита.

— Дима, я тебя понял, я тебя понял. Я видел кита, утром был на берегу. Давайте еще одного. Давайте еще одного.

Осмелел Димка — на второго кита пошел. Выходит, не так уж страшно капитанить.

Но это было потом. А сейчас мы входим в золотые ворота заката.

Толчок в берег. Прибыли. Земля покачивается под ногами. Мы расходимся каждый к своему огоньку. Трудно нам расходиться — крепко-накрепко вяжет море. Моя хозяйка, русоволосая молодая женщина, торопится в кино. Лоринцы каждый день смотрят воссозданный кинорежиссерами мир. А для нас кино — все вокруг.

И все-таки быстро ко всему привыкаешь — даже бить китов.

УАНГА

В погожий августовский день весь пушистый от пыли вездеход, до отказа нашпигованный хохочущими девчатами и парнями, взметнув пыльный хвост, загремел по дороге на Горячие Ключи. Была суббота, и колхозники ближайшего к Лорино поселка ехали искупаться в горячей целебной воде и поиграть в мяч — любимую игру чукчей. Раньше даже бытовало поверье, что счастливчики, удачно разделавшиеся с земными делами, перебрасываются у райских яранг, в алом свете полярного сияния, круглым моржовым черепом, как мячом.

Вездеход догнал нас на склоне невысокой сопки, горбом вздымавшейся за поселком. Он полз так медленно, что ничего не стоило на ходу заскочить в брезентовые дверцы у заднего борта. «Садитесь!» — крикнул водитель и пристопорил гремучую свою машину. Я заглянула внутрь и невольно усмехнулась. Лоснящиеся от духоты коричневые лица сливались в полумраке в мерцающий монолит. «Давай, давай!» — крикнула молодая чукчанка, смеясь и тыча маленькой рукой за плечо, из-за которого торчали две смуглые детские рожицы. «Доберемся на тракторных санях!» — крикнула я ей, и мы повернули к поселку. Но женщина еще долго что-то кричала нам, и сквозь пыльную завесу светилось ее круглое румяное лицо в рамке пестрого ситцевого капюшона. Чтобы спрятать волосы от пыли, она накинула капюшон камлейки.