Семь баллов по Бофорту

Тундра, тихая и снежная, лежала перед ним, знакомая каждым холмиком и речным изгибом, с детства истоптанная его торбазами. Здесь, в тундре, его грудью кормила мать, когда он теплым, неразумным комочком лежал в меховом мешке. Здесь он играл у шатра своего отца, выкладывая камешками на земле внутренний и внешний полог яранги. Здесь он узнал сладкий вкус мозга оленя-самца, заколотого отцом точным ударом в сердце. Здесь десятилетним мальчуганом он впервые переночевал у стада. Лето тогда было знойное, и олени, спасаясь от комаров, кидались прямо в костер, убегали за десятки километров — к морю. С того года Кылаты стал помогать отцу. Сначала просто бегал с рыжей сердитой лайкой, сбивая стадо, потом научился вести караван нарт, стал ловить чаатом оленей для упряжки, метить приплод колхозным клеймом, отличать своих и чужих быков и важенок, смотреть за отелом и выхаживать прихваченных морозом слабых телят. Еще научился Кылаты, взвалив на плечи полог шатра-ретем, одежду и запас еды, шагать по кочкам за стадом двадцать — тридцать километров в день. Он шел, опираясь на длинный шест, и мускулы его ног играли, как стальные пружины.

Кылаты потянул носом воздух. Ноздри слиплись — градусов сорок пять. Дым из труб столбом поднимался в небо. Значит, метель не вернется, будут морозные, безветренные дни. На лицо падали колкие кристаллики — вымерзала влага, принесенная метелью с моря. Вокруг луны лучилась тонкая, яркая радуга.

— Кылаты! Вон нас встречают, — крикнул летчик, зачехлявший машину.

От поселка по узкой накатанной дороге бежали неуклюжие фигурки. Одна оторвалась и скатилась напрямик через овраг — только снег взметнулся по склону и забились по плечам косы.

«Ух, Уанга!» — Кылаты хотел побежать навстречу, но другие мужчины хранили солидность, и Кылаты затоптался на месте. Уанга исчезла из виду. Теперь она карабкалась по отвесному, крутому берегу. Зачем не побежала, как другие, по дороге! Но голова Уанги в белом пыжиковом малахае уже показалась из оврага. Видны были ее горячие от бега щеки, сияющие глаза и смуглая шея. Не добежав до мужа метров двадцать, Уанга остановилась, закрыла румяное лицо руками. Кылаты, стараясь казаться неторопливым, подошел к жене и обнял. Уанга вдруг вскинулась и, обхватив его голову ладонями, сама поцеловала у всех на виду.

«Ух, держись, Кылаты! — засмеялись мужчины. — Ну и баба у тебя!»

Уанга, смеясь, огляделась исподлобья. Ресницы и брови в инее — красивая женщина. На ней было новое пальто, купленное, видно, перед самым приездом Кылаты, — синее, габардиновое, с большим воротником из чернобурки, немного длинноватое, но так было даже красивее. «Ну, веди, веди меня к детям», — все повторял Кылаты.

На следующий день они вместе ездили в колхозное стадо на молодой упряжке, выращенной Маратом. Завидя оленей, выбивавших копытом из-под снега ягель, собаки залились лаем, но не бросились на них, как бывало прежде, когда стойбища оленеводов и береговых чукчей разделялись сотнями километров. Теперь поселки были общие, и большинство зверобоев занимались и оленным хозяйством. Так было сытнее и надежнее. Собаки привыкли к оленям. Но когда стада подходили близко к поселку, упряжки на всякий случай привязывали. Уанга привязывала свою к ребру гренландского кита, врытого в землю, как столб.

Олени были упитанные — лето минуло прохладное, грибное, осень надежно прикрыла кормовища снегом, зима не грозила гололедицей. Свободный от дежурства пастух вышел из яранги к ним навстречу. Он, видно, только что проснулся. Зима и осень — спокойное время для оленеводов.

Кылаты внимательно осмотрел стадо, особенно быков-производителей и важенок, от которых ожидался хороший приплод. Пастухи с интересом наблюдали, как Кылаты тычет быку в грудину блестящую холодную трубку. Раньше это делал только фельдшер, один на два колхоза. Теперь у Кылаты своя трубка. Кылаты свой, чукча, уж он договорится с оленями.

— Привезла газеты? — спросил Уангу встречавший их пастух.

Она кивнула, покосившись на Кылаты. Но тот расслышал: «Почему моя жена должна возить тебе газеты?»

Вечером Уанга сказала:

— Кылаты, ты мой муж, и вот дети, которых я родила от тебя. Я люблю твой дом и все делаю, чтобы люди не могли сказать, что в нем холодно или нет вкусной еды. Но у меня много сил, и мне хочется, чтобы не только в твоем доме было хорошо…

Кылаты ничего не ответил и ушел в кино.