Семь баллов по Бофорту

С центральной базы с нежным названием «Аленушка» Витьку направили на Черный. Это был недавно открытый, не освоенный еще участок, и его спешили укомплектовать. Комплектовали желторотыми новичками вроде Витьки, проштрафившимися рабочими и «февралями», как зовут золотодобытчики летунов.

Витька ничего этого, разумеется, не знал. Вышагивая от шоссе к участку, он горланил песни, пугал трусливых бурундуков и бегал на вершины сопок за зернистым снегом. Черный, как пробка, вынырнул из-за седловины. На пригорке белым пятном — палатка, ниже — три-четыре балка, перевозные будки на полозьях. Тайга топорщилась вдали за полигонами. Рядом не было ни кустика. Витька шел, проваливаясь сапогами во влажную гальку: ну и грязь!

Мимо, держа тазик с мыльной водой, мелкими шажками пробежала невысокая полная женщина. Выплеснув воду, она быстро взглянула на Витьку. Женщина была молодая, с очень белым лицом и яркими карими глазами.

— Добрый день! — весело крикнул ей Витька.

В огромной палатке было тихо.

— А, новенький? — Белобрысый парень с челкой, закрывавшей один глаз, отбросил старый журнал и приподнялся на локте, чтобы лучше видеть.

Витька покрутился, не зная, куда поставить чемодан.

— Садитесь, сеньор, не будьте застенчивым! — К нему, шлепая домашними туфлями, приближался пижамник с лицом спившегося заведующего Домом культуры. — Наши апартаменты, пардон, загажены, но чего можно ждать от этих ханыг?

Он просительно глянул на Витькин чемодан. Витька расстегнул чемодан и вытянул поллитровку, захваченную на «пожарный» случай. Раздался приглушенный стук: пар десять ног разом спустились с коек.

— Ребята, «московская»! — проникновенно сказал блондин. — Где брал? Неужели на «Аленушке»?

— В Магадане, — сказал Витька, еле выдерживая напор желающих посмотреть на «московскую».

— Э-э-эх, обобрали уже человека! — давешняя кареглазая молодка, работая круглыми локотками, проложили себе дорогу и, не обращая внимания на соленые шуточки, потянула Витьку за рукав.

— Идем, паренек, бери свой чемодан.

Витька поставил бутылку и вышел за ней. Палатка загоготала, засвистела вслед (ай да Нюрка!), но выбежать никто не решился: шла дележка.

— Ты, видать, к такому не привык, — быстро говорила Нюра. — Да ведь другие сюда не пойдут, а эти не жалуются. Жизни у них искалеченные, а так народ неплохой, не обидят…

В домике, куда она его привела, было опрятно и тихо. В углу стояла радиола.

— Вон место свободное… Лезь, а я пошла!

По стенам балка были сколочены нары. Витька напружинился и заскочил на вторую полку. Ему было низковато, приходилось пригибать голову. На потолке красовались отпечатки чьих-то грязных голых ступней. Внизу спали двое. Один — прямо в сапогах поверх одеяла. Другой, тонколицый, с сильно отросшей рыжеватой щетиной, — под одеялом, в чистой нижней сорочке. «Инженер», — решил Витька, еще раз взглянув на тонкий, медальный профиль. Дальше он ничего уже толком не помнил: сказались две бессонные ночи.

Проснулся он от стука и шепелявой джазовой музыки. На весь балок пахло жареным луком. Нижний сосед с рыжеватой щетиной, уже одетый, в толстом свитере и сапогах, вытирал полотенцем алюминиевую миску. Второй, маленький, смуглый, с черно-кудрявой бородкой, жучок жучком, вертелся у радиолы.

— Поставь Бетховена, Жучок, — сказал рыжеватый, — напоследок…

— Ты вчера слушал, — отрезал тот и прошелся, смешно подрыгиваясь и приседая под сиплый вопль джаза.

За окном заметно посинело.

— Эх, если бы денек да круглые сутки! — вздохнул Жучок.

— Ты б тогда совсем спать перестал, — откликнулся рыжий и заглянул на верхнюю полку. — А, проснулся! Давайте знакомиться: Афанасьев Борис, бульдозерист. А это Жучок.

«Экие тут бульдозеристы», — удивился про себя Витька.

— Ну, пойдем помогать Родине! — Борис накинул стеганку и подмигнул Витьке.

Жучок вытянул из-под нар мешок, поставил на радиолу «Марш Черномора», и они вышли под музыку, напустив в дверь холодного, пьянящего воздуха.

От этого воздуха, от голубого свечения за окном Витьку разом сбросило с нар. Достав из чемодана хлеб, колбасу, яйца, он снова запустил «Марш Черномора», уничтожил все запасы, рассчитанные на три дня, и выбежал из балка.

Было холодно, на пустых консервных банках туманился иней. Под ногами повизгивал тонкий ледок. Людей не было ни у палатки, ни у балков. Витька жадно глотал пахучий морозный воздух. Раньше он и не знал, что бывает такой июнь. Скорее это походило на октябрь, если б не тихое свечение неба и воздуха. И вдруг его осенило: так это же белая ночь, знаменитый полярный день!

— Куда же люди подевались? — спросил он у Нюры, раздувавшей на улице железную печурку.

Она вскинула на него глаза, большие и ласковые, как у теленка.

— Как тебя мамка-то отпустила в такую даль? Ну, чего обиделся? Заходи…

В Нюриной комнатенке было тепло и уютно. У стола на высокой табуретке сидел кудрявый малыш, настолько вылитая Нюра, что и спрашивать не было нужды.

— Вот знакомься — мой Сергуня…

Сергуня заулыбался всем лицом и спрятался за стол.

— Еще не знает, стесняется, — пояснила Нюра, — а так он ласковый, весь в меня…