Семь баллов по Бофорту

Спускаясь с горы, минуешь остатки «частного сектора» — маленькие домики, вскарабкавшиеся зелеными двориками на склон. Домики жмутся к горе, чувствуя спою неуместность в каменном светлом городе, построенном по четкому плану. Здесь же приютился рынок, где можно купить букет морковок — каждая с мышиный хвостик, связку зеленого лука — плод сложных агротехнических ухищрений и, наконец, голенастого, пучеглазого краба, из которого сочится горьковато-соленый рассол. Но крабов лучше покупать не здесь, а на черном рынке, в бухте Нагаево. Их поставляют на рынок сейнеры, промышляющие в Охотском море сельдь и камбалу. Крабы не значатся в планах улова и, следовательно, не оплачиваются. «Хоть за борт их, клешнятых, кидай, — жаловался мне старый тралмастер. — У японцев вон сколько сетей понаставлено на крабов — значит, доходная статья. А нам какой смысл с крабом возиться, ежели за него не платят?» Мы с Харитоновым в отличие от рыболовных управлений без колебаний выкладывали за краба рубль с полтиной и, счастливые, тащили в гостиницу свою красновато-оранжевую добычу с воинственно торчащими во все стороны ногами. От краба пахло пряно и солоно — водорослями, морской водой и чем-то неповторимо крабьим, никому больше не свойственным. В номере мы брали свой охотничий нож и с хрустом вскрывали рогатый панцирь, извлекая нежное, сладковатое мясо с красными прожилками.

«Вы попробуйте хотя бы, как нежны и вкусны крабы!» — этот ласковый призыв исчез из наших магазинов. Почему исчез, об этом знают только крабы да разные рыболовные ведомства. Крабы помалкивают, плодясь себе потихоньку в уютных прибрежных водах, а ведомства составляют хитроумные планы, где вопреки всякому здравому смыслу крабам отводится обидно унизительно мало места.

Мы частенько наведывались в бухту Нагаево посмотреть, как поднимает прибой звенящие цепями лодки — все выше, к обрывистому берегу, и никак не может дотянуться до каменистой, диковатой крутизны. Пароходы озабоченно втягивались в бухту, чтобы поскорее встать к причалу и отдохнуть от штормовых тисков Охотоморья. Бухта Нагаево, как и Золотой Рог, считается самой удобной и безопасной на нашем Тихоокеанском побережье. Магадан привязан к этой бухте, как привязан к ней весь огромный Колымский край. Отсюда, собственно, он и начинался.

Сидя на просолившихся, обросших ракушками камнях и машинально подсовывая набегающим волнам свой изношенный резиновый сапог, я представляла себе тех, кто первым сошел на этот берег. Пустынную бухту пронзали тогда слабые пароходные гудки, обрывистый берег густо населялся, и горьковатый, непривычно холодный ветер перекатывал голоса, перевитые медью самодеятельного оркестра. Прибалтийский акцент выхватывал из толпы высокого, старой военной выправки человека. Это Берзин. Легендарный командир латышских стрелков, первый начальник «Дальстроя». Поодаль от Берзина, в толпе, только что сошедшей с парохода, смеющаяся блондинка в белой блузе с шелковым синим галстучком. Это Таня Маландина из Ленинграда, ей двадцать четыре года, потом рабочие и инженеры Южного горнопромышленного района выберут ее своим комсомольским вожаком и именно ей будет суждено стать душой огромного, сурового края. В тридцать седьмом, во время поездки на отдаленный прииск, ее убьют бандиты-рецидивисты. У гранитного памятника в Оротукане, городе горного машиностроения, летом всегда лежит букетик таежных цветов. Память не выцвела от времени — годы сделали имя Тани легендарным.

Потом в толпу втискивается могучая фигура Рябошапки, спрыгивает с шаткого трапа шестнадцатилетняя «учителка» Лида Зеленская, вертит головой вслед летящим на Врангель гусям молоденький горный мастер Фейгин.

Воображение, растревоженное прошлым, уже начало высадку экспедиции Ю. А. Билибина. Уже двинулись в гору, неся тяжелые ящики с оборудованием, Цареградский и Раковский, уже открылась им с высокого берега гористая Колыма, где Билибин, распутав клубок рек, водоразделов и ручьев, даст знаменитый прогноз золотого пояса. Но пришлось все отставить, потому что я вспомнила, что экспедиция высаживалась не здесь, а в Оле, старом поселке, километрах в тридцати от Магадана, где, говорят, в те времена еще стояли полуразвалившиеся избы острога, заложенного служивыми казаками для охраны царских границ.