Семь чудес и временной разлом

Все те столетия, что Му’анх провел под водой, не пошли на пользу его зубам. Моя голая ступня, лишенная ласта, ударилась о клык с тремя глубокими дырками от кариеса, и он легко отломался почти у самых корней.

Зуб из распахнутой пасти вылетел в открытое море, и я следом. Как и Касс, Марко и Элоиза. Чудовище нами выстрелило. Как из рогатки. Я чувствовал ужасно холодное прикосновение воды к щекам. Локулус все еще был у меня в руках, но не было ни ласт, ни баллона…

Ни маски.

Все тело сковала паника, я едва не выронил локулус. Отсутствие маски означает отсутствие воздуха. Сколько прошло времени с того момента, как я задержал дыхание? Сколько я еще продержусь?

Почему, черт возьми, я до сих пор не умер?!

Касс, Элоиза и Марко неподвижными куклами качались в воде передо мной. У них, как и у меня, закончился кислород. Я поплыл к ним. Все происходящее казалось нереальным. Почему я до сих пор в сознании, а Марко – уже нет?

Я почувствовал какое-то движение со стороны локулуса и посмотрел вниз.

Поднимается… Опускается…

Я прижимал его к груди. Поэтому он двигался. Я…

Нет. Невозможно. Я не мог дышать под водой.

Но рот у меня был закрыт. Ноздри зажаты. Что, черт побери, со мной произошло?

Локулус.

Я слегка оттолкнул его от себя и ненадолго отпустил. Тут же мои легкие мучительно взвыли. Я схватил сферу, и моя грудь вновь стала подниматься и опускаться.

Каким-то образом я получал кислород. Как рыба.

Это был не локулус перемещения во времени. Но это был очень нужный нам в данный момент локулус.

Я быстро оттянул рукава гидрокостюма, чтобы зажать его голым локтем. Одной рукой я схватил запястье Марко, другой – Элоизы. Я попытался как-то так извернуться, чтобы сжать запястье Касса вытянутыми пальцами, но его сносило в сторону, а мне явно не хватало ловкости.

Я почувствовал, как Марко приходит в сознание. У него ушла всего пара секунд на понимание ситуации. Я закивал головой в сторону Касса, и Марко сумел схватить его за руку.

У Марко все еще были ласты. И он изо всех сил ими забил.

Му’анх извивался на дне, поднимая целое облако песка, которое постепенно обволакивало весь маяк от основания до вершины.

Я увидел, как камень со знаком лямбды треснул и вывалился из кладки. Часть стены обвалилась. Огромная лампа покачнулась и выкатилась из своей башни. Восставший из руин, маяк вновь рушился.

Мы на всех парах плыли прочь, иначе нам грозило быть раздавленными горящей сферой или погребенными под обломками. Касс и Элоиза тоже успели очнуться, и восемь бьющих по воде ног заметно прибавляли нам скорости. Наконец нам удалось вырваться в чистые воды.

Оглянувшись, я увидел, как Александрийский маяк окончательно исчез в грибовидном желто-сером пыльном облаке.

Мы приближались к поверхности. Во-первых, потому, что вода вокруг нас становилась светлее. Во-вторых, потому, что я больше не сходил с ума от страха. Я думал о том, как здорово все закончилось. У нас был седьмой локулус. Мы нашли их все – йе-ху! Но чем дольше я об этом думал, тем сильнее мне хотелось плакать. Частично потому, что один из найденных локули был вновь утрачен. Но по большей части потому, что эти мысли заставляли меня вспоминать об Эли и о том, что нам не удалось ее спасти. Кто бы ни рассказал Герману Вендерсу о силах, заключенных в локули, он явно ошибся насчет последнего.

Я не мог перестать думать о маяке и Му’анхе. Пусть он едва нас не съел, все же я бы предпочел спастись, не убивая его и не разрушая маяк. Как было бы классно, если бы его подняли на поверхность! Люди со всех концов земли устремились бы сюда, чтобы восхититься им воочию. А в качестве бонуса их дети могли бы уламывать своих родителей сводить их в гигантский аквариум, где за плексигласовой стенкой огромное зеленое чудовище по команде выплевывало бы старый телевизор. Мы могли бы назвать это Му’анхзей. Или нет.

Марко выражал обуревающую его радость в своем чисто марковском стиле, то есть через каждые несколько секунд отпускал наши руки и принимался крутить в воде сальто или изображать из себя дельфина. И каждый раз у нас при этом обмирало сердце, потому что, переставая держаться за нас, он переставал и дышать.

Во время одного из таких его выступлений я так пристально следил за ним, что едва не проворонил накрывшую нас тень. Я слышал отдаленный рокот мотора, но не обратил на него особого внимания. Но затем Марко вдруг застыл посередине очередного сальто. Повиснув вниз головой, он отчаянно замахал руками.

Где-то на краю сознания возникло желание отвернуться и уплыть в сторону. Тогда бы ему пришлось погнаться за нами, и, может, это послужило бы ему уроком, чтобы не выделывался. Но мне даже не дали шанса попробовать. Потому что нечто вдруг, надавив снизу, потащило нас вверх.