Семь чудес (ЛП)

Продолжая пробираться сквозь толпу, мы подошли к группе зрителей, собравшихся в плотном кругу. По их взрывам смеха я предположил, что разыгрывается весьма забавное представление пантомимы, но смех имел насмешливый оттенок и был приправлен освистыванием и издевательскими звуками. Некоторые зрители отвернулись и пошли прочь, качая головами и корча рожи. Мы с Антипатром проскользнули на их места, чтобы посмотреть, из-за чего возникла такая суета.

Высокий мужчина, привлекший внимание толпы, с длинными всклокоченными волосами и бородой, под которой могло скрыться парочка птичьих гнезд, стоял в центре босиком, в нищенских лохмотьях. Его голые конечности рук и ног были длинными и тонкими. Его кожа, темная и жесткая из-за долгого пребывания на солнце, делала его голубые глаза еще более поразительными, особенно потому, что он смотрел широко раскрытыми глазами, из-за которых вокруг виднелись белые круги.

— Дураки! — крикнул он, тряся скрюченной тростью в столь же скрюченном кулаке. — Вы говорите, что пришли сюда, чтобы почтить Зевса, но все, что вы чтите, это свои собственные аппетиты. Те, кому вы на самом поклоняетесь, не боги, а атлеты, которые соревнуются для вашего развлечения — самые глупые и никчемные среди вас!

— Если ты считаешь Игры такими глупыми, то что ты сам здесь делаешь, старый дурак? — крикнул ему кто-то в ответ.

— Как хороший лекарь спешит на помощь туда где полно больных или раненых, так и мудрец должен идти туда, где собираются идиоты, — заявил нищий.

— Фу! — воскликнул Антипатр. — Да, этот человек - циник, он здесь, чтобы испортить всем удовольствие.

— Ах! Так вот как выглядят циник. Я слышал об этих странствующих философах, которые не заботятся о личном комфорте (или гигиене) и громко пренебрегают всем, что доставляет удовольствие их собратьям-смертным. Согласно Антипатру, циники были обычным явлением в грекоязычном мире, но я никогда не видел ни одного в Риме, где трудно представить, что таких антиобщественных оводов кто-нибудь будет терпеть.

Заговорил мужчина в зеленом хитоне; — Как ты, вообще, посмел прийти сюда, на самые священные из всех Игр, и ругать здесь атлетов? Что доставляет богам больше удовольствия, чем красота, и что может быть прекраснее вида юношей, соревнующихся в беге? Я говорю тебе, что бег - самое благородное из всех занятий смертных.

— Ты, что хочешь сказать, что испытываешь удовольствие, наблюдая за всеми этими обнаженными, напряженными задницами, — сказал циник. Толпа засмеялась, а объект его насмешек покраснел. — Что же такого благородного в беге? Кролик и антилопа, самые быстрые из существ и самые пугливые!  Думаешь, Зевсу наплевать, какой трус убежит быстрее всех?

Это вызвало еще больше насмешек. В Риме толпа забросала бы этого философа объедками или даже камнями. Но хотя они ухмылялись и качали головами, никто не поднял руку на циника и не попытался заставить его замолчать. Так же, как греки поклоняются атлетам, они точно также уважают свободу слова философов, даже циников.

Я повернулся к Антипатру и понизил голос. — А этот человек прав.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, зачем поднимать суету вокруг тех, кто быстрее всех бегает, кидает дальше диск, или продолжает наносить удары после того, как голова его соперника превратилась в кровавое месиво? Мысль о том, что все эти десятки тысяч людей должны проехать сотни миль только для того, чтобы посмотреть какие-то спортивные соревнования, это все-таки немного глупо, не так ли?

Антипатр посмотрел на меня так, словно я произнес возмутительное богохульство. — Я предлагаю тебе держать эти мысли при себе, Гордиан. Цинику могут сойти с рук такие вещи, но от гостя из Рима здесь такого не потерпят.

— Но ведь вы не похожи на этих людей, учитель? Вы поэт. Какое вам дело до бега, прыжков и метаний дисков?

Антипатр недоуменно посмотрел на меня. Я забыл, что он грек и как страстно все греки любят атлетику.  Циники - единственное исключение.

— И это я привез тебя из Рима… — пробормотал Антипатр, качая головой. Затем он напрягся, когда циник внезапно бросился к нему.

— Ты! Одноглазый! — крикнул циник. — Мне кажется я тебя знаю? — Он  покрутил головой туда-сюда, низко приседая и вглядываясь в Антипатра, как бы стараясь заглянуть под повязку.

— Думаю, нет. — Антипатр отпрянул, разволновавшись. Все взгляды теперь были прикованы к нему. — Кто ты, циник?

— Я Симмий Сидонский. А ты кто? И как ты потерял свой глаз?

— Это не твое дело. Но если хочешь знать, я Зотик из Зевгмы.

— А кто этот молодой человек? — циник повернулся ко мне. Запах его немытого тела был невыносим. — Это один из атлетов, которые будут завтра соревноваться? У него нос кулачного бойца, руки борца, грудь метателя диска. Он что, кандидат на панкратион, что ли?

Как разъяснил мне Антипатр, панкратион был самым жестоким из греческих единоборств, изобретенным Гераклом и Тесеем. Это была комбинация кулачного боя и борьбы без каких-либо правил, где переломы костей или даже смертельный исход были частым явлением.