Семь чудес (ЛП)

Все эти заботы казались мне очень далекими. У меня было лишь смутное ощущение, что что-то опасное нависло над Антипатром и моим отцом, а значит, и надо мной. Любые опасения по этому поводу были отодвинуты на задний план моего разума. На переднем плане было то немедленное огорчение, которое я испытал, когда отец грозился не отправлять меня с Антипатром.

— Я не мальчик, — повторил я. — Теперь я мужчина и сам должен решить, поеду ли я с Антипатром или нет.

Отец вздохнул: — Я не буду вас останавливать. Я только чувствую потребность выразить свое неудовольствие безответственным поведением, которое он проявил сегодня. Я надеюсь, что это больше не повторится, при каких-то обстоятельствах, от которых вы оба можете потерять голову!

— Искатель, ты слишком беспокоишься, — сказал Антипатр. — Мы с юным Гордианом будем гостить у моих друзей во многих городах, которые мы посетим, а когда мы переберемся в новые места, у нас появятся новые друзья.

Мой отец покачал головой, затем смиренно пожал плечами. — Ты, наконец, определилился с именем, которое будешь использовать во время путешествия инкогнито?

— Да, — сказал Антипатр. — Оно пришло ко мне, как вспышка вдохновения, когда я смотрел, как сгораю на погребальном костре. Позвольте мне представиться. — Он откашлялся, взмахнул рукой и низко поклонился, отчего его суставы скрипнули. — Я Зотик из Зевгмы, скромный наставник и попутчик юного Гордиана, гражданина Рима.

Мой отец рассмеялся. Я напряг свой прыщавый греческий и уловил шутку.

— Зотик, — сказал я, — по-гречески — полный жизни.

— Что может быть лучше для человека, предположительно мертвого? — сказал Антипатр с улыбкой.

— Вообще-то я смеялся над выбором Зевгмы, — сказал отец. — Богатый человек может прийти из Александрии, мудрый человек из Афин, но никто не приходит из Зевгмы, что, я полагаю, делает его идеальным выбором.

— На самом деле мы можем пройти через Зевгму по пути в Вавилон, в зависимости от того, какую дорогу мы выберем, — сказал Антипатр. — Возможно, у нас еще будет возможность посетить Иссус, который находится не так уж далеко от Зевгмы.

— На мысе Исса у дикого берега Киликийского,

Лежат кости многих персов, убитых в былые дни

Александром.

 Так гласит предание поэта.

Отец продолжал нервничать: — Но не слишком ли ты известен, Антипатр, чтобы путешествовать инкогнито? Ты видел, сколько людей сегодня пришло на твои похороны. Имя Антипатра Сидонского знакомо всякому, кто хоть немного знает греческий…

— Имя известное, именно так, — сказал Антипатр. — И мне хотелось бы думать, что некоторые из моих наиболее известных стихов тоже известны. Но ни мое лицо не известно, ни звук моего голоса. Люди читают Антипатра; люди слышали об Антипатре; но они понятия не имеют, как он выглядит. Как только новость о моей смерти распространится, никто даже и не подумает, что сможет увидеть меня в каком-нибудь городе далеко от Рима. С моим чисто выбритым лицом даже редкий знакомый, который мог меня узнать, не бросит на меня повторный взгляд. Никто даже и  мысленно не свяжет покойного оплакиваемого Антипатра Сидонского со скромным наставником Зззз отиком из Зззз евгмы  (Zzzz oticus из Zzzz eugma).

Антипатр, казалось, с большим удовольствием вытягивал жужжание начальных букв. Позднее я понял еще одну причину, по которой ему так нравился «Зотик из Зевгмы»: никакое имя не могло быть более греческим или менее римским, поскольку ни одно из этих слов нельзя было даже правильно перевести на латынь, поскольку буква Z была изъята из нашего алфавита два века назад. назад Аппием Клавдием Цеком, который жаловался, что он производит отвратительный звук, и физический акт его произнесения делает человека похожим на ухмыляющийся череп. Этот лакомый кусочек знаний я почерпнул, конечно, от Антипатра.

                                                                                                                 * * *

Той ночью, в час, когда все уважаемые горожане, которые могли узнать Антипатра, по-видимому, спали дома, мы прокрались через город — молодой римлянин, одетый подобающе для путешествия, его отец, его седовласый попутчик и старый раб, который тащил за ним  нашу багажную тележку. Бедный Деймон! Как только мы с Антипатром наконец уедем, он отдохнет.

На пристани мой отец взял на себя роль римского отца семейства, то есть он изо всех сил старался не выказывать никаких эмоций, хотя его старый друг отправлялся в путешествие, из которого в возрасте Антипатра он мог никогда бы не вернется, а его сын, который находился рядом с ним с самого рождения, вот-вот должен был расстаться с ним, в первый раз в жизни и никто из нас не мог предвидеть что случится дальше.

Что я чувствовал, обнимая отца и глядя ему в глаза? Думаю, я был слишком взволнован перспективой, наконец-то, осознать серьезность момента. В конце концов, мне было всего восемнадцать, и я очень мало чего знал о мире.

— У тебя ее глаза, — прошептал отец, и я поняла, что он имеет в виду мою мать, которая умерла так давно, что я едва ее помнил. Он почти никогда ничего не рассказывал о ней. То, что он произнес вспомнил о ней сейчас, заставило меня покраснеть и опустить глаза.