Семь демонов

Закрыв дверь за загадочным мистером Холстидом, Марк подошел к бару и снова налил себе бурбона.

Бушевавшая за окном непогода, казалось, отражала душевное состояние Марка. Дождь с неистовой силой барабанил по стеклам. Кто бы ни был этот Холстид, Марк ненавидел его. Он ненавидел его за то, что тот был так хорошо осведомлен о мучительном разочаровании, постигшем Марка.

Что в этот ненастный вечер действительно мучило Марка, так это мысль о Нэнси, его невесте. Это проклятое место профессора значило для нее, пожалуй, больше, чем для него самого. Это было именно то, чего ей не хватало, чтобы выйти замуж, завести детей и купить собственный дом, как это делают все нормальные люди. До сих пор как доцент он зарабатывал недостаточно, чтобы прокормить семью. Каждый год поднималась плата за его качающийся барак на пляже в Малибу, пригороде Лос-Анджелеса. Нэнси была первой женщиной, которой он сказал: «Я тебя люблю», первой женщиной, ради которой он был готов на жертвы.

Он познакомился с ней семь лет назад, когда занимался раскопками и часто был вынужден надолго уезжать в далекие экспедиции. Нэнси была недовольна его частым отсутствием. Поэтому из любви к ней Марк попытался приспособиться к академической работе, научился писать книги и статьи, выступать с докладами, чтобы они с Нэнси могли больше времени проводить вместе. После того как он получит кафедру, они собирались пожениться. Он был так уверен в своем назначении, что даже назначил день свадьбы. А теперь он потерял место профессора и не знал, как он скажет об этом Нэнси. Он пробурчал: «Проклятье!» — и снова наполнил стакан.

Вдруг душная, наполненная настоящими и поддельными антикварными вещами комната с ее беспорядочно нагроможденными друг на друга пыльными стопками книг показалась ему тюрьмой. Холстид был прав: ему нужна была работа в поле. Он тосковал по духовному и физическому напряжению раскопок: по знойным дням, когда он, обливаясь потом, прочесывал песок в поисках следов античных цивилизаций, окруженный руинами, оставленными народом, которым он восхищался и который пытался понять.

Внезапно взгляд его остановился на завернутом в бумагу предмете, который оставил Холстид.

Звон кирки, когда она натыкается на камень, чувство, которое испытываешь, когда лопата погружается в песок, возгласы арабских рабочих, которые снова что-то нашли…

Он как зачарованный смотрел на сверток.

Черт возьми, кто же такой этот Холстид? Чокнутый, который полагает, что обладает бесценным раритетом и потому может заставить любого археолога, взяв в руки лопату, помчаться в Египет.

Марк поставил пустой стакан в бар и с некоторым любопытством приблизился к столику у дивана. Бурбон несколько успокоил его и уменьшил его принципиальное неприятие всего того, что было связано с Холстидом. В надежде на то, что одного взгляда будет достаточно, чтобы покончить с этим нелепым делом, Марк сел на край дивана и не торопясь начал разворачивать коричневую бумагу.

К своему великому удивлению, под бумагой он обнаружил книгу большого формата, обтянутую в стиле девятнадцатого века кожей.

ГЛАВА 2

Марк проснулся с восходом солнца. Зажмурившись, он отвернулся от ярких солнечных лучей, пробивавшихся сквозь рассеивающиеся тучи и светивших ему прямо в лицо. Он рассеянно осмотрел комнату и только тогда вспомнил, что заснул в кресле, после того как дочитал до конца дневник Невиля Рамсгейта. Марк почесал в затылке, потянулся и медленно встал. «Невероятно! — пробормотал он, посмотрев на тяжелую, обтянутую кожей книгу, которая лежала у его ног. — Это просто невероятно…»

Из темной гостиной Марк прямиком направился в ванную комнату, там он стащил с себя одежду и встал под горячий душ. Намыливая голову, он начал вспоминать о том, что произошло с ним вчера: роковой звонок Гримма; неудачная попытка надиктовать статью для женского журнала; неожиданный визит Сенфорда Холстида и, наконец, — дневник. Марк еще некоторое время подержал голову под струей воды, затем выключил душ. Стараясь с помощью энергичных растираний стимулировать кровообращение, Марк не переставал думать о необыкновенной истории, прочитанной им этой ночью.

Теперь он почувствовал себя немного лучше, хотя в голове все еще шумело и ему страшно хотелось есть. Одевшись, Марк тут же схватил телефон и набрал номер Рона Фэрмера. Он насчитал по меньшей мере гудков двадцать, прежде чем положил трубку. Марк посмотрел в окно и отметил, что дождь прекратился еще ночью.

Он решительно повернулся на каблуках, прошел через гостиную и надел ветровку, висевшую на вешалке рядом с дверью. На улице, предоставленный всем ветрам, стоял его старенький, помятый «вольво». Буквы на номерном знаке составляли слово Нил. Пока прогревался мотор, у Марка не выходила из головы невероятная история, которую он читал сегодня до поздней ночи.

Дневник Невиля Рамсгейта содержал заметки одного из пионеров египтологии, жившего в девятнадцатом веке. Это была рукопись человека, исследовавшего древний египетский город Ахетатон.