Семь дней творения

- Ничего мне от щедрот твоих не надо, Васильич. - Он грустно вздохнул.- Заплатишь по таксе и будь здоров. Ты думаешь, я рвач? Не хочу на производство идти? Нет, Васильич, не работы я казенной боюсь, казенной лени. Разве это дело, при одних руках трое начальников? И все норовят, чтобы я похуже сработал, лишь бы побыстрей. Им ведь не работа прогрессивка нужна. А ведь я мастер, Васильич. - Он почти застонал. Мастер! Понимаешь ты это, Васильич? А, что говорить! - Он загасил папиросу о подошву, но окурок не выбросил, положил в карман и поднялся. - Пойду, дел по горло. Буду забегать присматривать.

Глядя вслед его подтянутой молодцеватой фигуре, уверенной походкой пересекавшей улицу, Петр Васильевич с нескрываемой завистью заключил про себя: "А ведь мы однолетки. Выходит, свои у каждого года".

А молодой Гусев уже выдвигал в сени немудрящую лашковскую мебелишку. Работал он уверенно и почти бесшумно. Вещь за вещью, как бы сами по себе, плотным четырехугольником выстраивались в углу между торцовой стеною и погребом. Помогая ему протаскивать через дверь жалобно дребезжащий посудой буфет, Петр Васильевич спросил его с дружелюбным расположением:

- Как зовут, сказал бы?

- Алексеем. - Парень расплылся в смущенной улыбке. - Отец не сказал разве?

- Думал, видно, знаю.

- Он такой у меня, папашка,- еще шире осветился тот,- с гонорком. Думает, про него все заранее знать обязаны. С характером старикан, его на вороных не объедешь.

Потом они вместе сдирали старые, в клопиной сыпи обои и пожелтевший слой газет под ними и совместная эта работа облегчала Петра Васильевича, сообщая ему чувство уверенности в добром исходе волновавших его последнее время дел и забот. Он сам не заметил, как постепенно вошел во вкус работы и стал во всем помогать Алексею. Перебрасываясь между собой деловыми замечания-ми, они загрунтовали и побелили потолки в обеих половинах, выкрасили оконные переплеты и, оба довольные удачно завершенным днем, опорожнили четвертинку под наскоро приготовленную Петром Васильевичем закуску. Вконец раздобревший хозяин кинулся было в магазин за добавкой, но гость решительно перевернул свой стакан вверх дном:

- Я, батя, пас.

- Что так?

- Папашка не любит, когда посреди работы.

- Строг?

- Да как сказать. Строг - не строг, а порядок любит. Если и осадит, так по делу. Я ведь в депо начинал. А когда с Николаем вашим вся эта бодяга получилась, он, папашка мой, забрал меня оттуда, к себе приспособил.

- Выходит, ты Николая знаешь?

- Ясное дело.

- Толком-то я сам ничего не слыхал.

- Да как-то авралили мы в депо. Там всегда к концу месяца жмут. Вкалывали без выходных, а план все равно горел. Здесь, под горячую руку и заявилось городское начальство. Один там, который поважнее, орать начал. Да все матом, матом. Ну, Коля и не стерпел, врезал ему промеж глаз... Не любил, когда не по справедливости. Золото парень был, компанейский.

Петр Васильевич часто пытался представить себе, что же такое был его зять. Близкое знаком-ство их, по сути, так и не состоялось. Ему нравилась обстоятельность Николая, но какая жизнь, с какими взаимосвязями, стоял за парнем, оставалось старику неизвестным. Последние слова младшего Гусева, будто вспышка далекой зарницы, высветили перед Петром Васильевичем черты твердого и цельного облика.

- Ну, а вы-то что же? - Гневно напрягаясь, он уже жил мгновением, минутой случившегося тогда. - Вы что?

- А мы что? - Парень угрюмо потупился. - Против власти не попрешь.

Петру Васильевичу почему-то вспомнилась его собственная толкотня по московским кабине-там, откуда он неизменно выходил с удушливым ощущением своего бессилия и опустошенности, и, скрепя сердце, он хмуро согласился:

- Да... Не попрешь.

Под окном послышались шаги, потом звякнула дверная щеколда и следом из темного провала сеней в настежь распахнутую дверь вплыл бодрый гусевский тенорок:

- Работнички! Света в сенцах оставить не могли. - Он выявился на пороге и цепко скольз-нул взглядом вокруг, оценивая работу. - Годится. Колер только жидковат малость. Ну-ка, Леха,- он деловито кивнул сыну,заводи клейстерок, сегодня и поклеим. Тут и делов-то на раз помочиться.

Много мастеров довелось Петру Васильевичу наблюдать в деле за свой век, но такой работы видеть не приходилось. То была даже не работа, а действо. Отец и сын, словно бы соревновались в ловкости и проворстве, слаженно, подобие четко выверенного челночного механизма, дополнял каждый движение другого. Ровные, весенней расцветки полосы ряд за рядом без единой морщинки стекали сверху вниз, к самому плинтусу. Работая, они изредка и ровно в меру необходимого перебрасывались словом-двумя:

- Чуть подтяни.

- Готово.

- Возьми левее.

- Пойдет?

- Самый раз.

- Подай бордюр.

- Сплошняком?

- Годится.

К ночи обе половины в доме Петра Васильевича блистали нарядной новизной, источая в звездную темь терпкий запах клейстера и краски. Тщательно отмывая руки под умывальником, Гусев-старший горделиво посмеивался в сторону хозяина: