Семь фантастических историй

Борис на минуту подумал, не лучше ли для нее будет, если он прямо ей все объяснит, уверя ее, что он не причинил ей вреда и едва ли когда причинит, что она вышла победительницей из их состязания в силе. «Но нет, — решил он, — не стоит.» Когда готовишься поднять свинцовый груз, а он окажется картонной пустышкой, можно вывихнуть руку. А восхищаясь ее скелетом, вот уж этого вы он для нее не хотел. Пусть лучше несет свою тяжесть. Эта дикая девственница, которая не могла, не желала, чтоб ее осчастливили, — пусть она будет довольна. Как художник, начав выплавлять статую и обнаружа, что ему не хватило металла, берет все свое золото и серебро — со стола, из кошелька, из жениной шкатулки с драгоценностями — и бросает в тигель, так и он бросил тело и душу в ее роковые глубины. А теперь — пусть сама уж распорядится, как хочет.

Канониса, переведя взгляд с одного юного лица на другое, обратилась к девушке.

— Мне стало известно от Бориса, — сказала она скучным и жестким голосом, — о том, что здесь произошло нынче ночью. Я его не прощаю. Дело ужасное — соблазнить невинную девушку. Но я знаю также, что он был к этому подстрекаем, и чистосердечное раскаяние смягчает его вину. Но ты, Афина, ты, с твоим рождением и воспитанием, — что ты наделала? Тебе надо в знать свою природу и сюда не являться.

Нет, сударыня тетушка, — сказала Афина, прямо гпядя старухе в глаза. — Природа моя тут ни при чем. Явилась я оттого, что вы мне велели, вы сказали, что это мой долг. Но теперь я ухожу, и если вам неприятно будет обо мне вспоминать — и не вспоминайте, пожалуйста.

Э-э, нет, — сказала канониса. — Ты такого не сделаешь. Ужасно, что все это могло стрястить в стенах Седьмого монастыря. И плохо же ты меня знаешь, если думаешь, что я это так и оставлю. Неужто я столь мало ценю дружбу отца твоего, благородного дворянина? Покуда зло не будет искуплено, ты никуда не уйдешь.

Афина сперва, кажется, не придала ее словам никакого значения и промолчала. Потом она спросила:

А как оно будет искуплено?

Слава благим небесам, — сказала канониса, — что у Бориса, хоть он и очень виноват, сохранилось чувство долга. Он готов тотчас на тебе жениться.

При этих словах она стрельнула в племянника таким острым, сверкающим взглядом, что он вздрогнул, будто снова она до него дотронулась.

— Но я за него не пойду, — сказала Афина.

Все лицо у канонисы залилось краской.

Как это! — Вскрикнула она пронзительно. — Ты отказываешься от честного предложения, которое благословил твой отец, а сама среди ночи принимаешь отвергнутого любовника?

Едва ли, — сказала Афина, — так уж важно, случилось что-то днем или ночью.

А если у тебя будет ребенок? — крикнула канониса.

— Что вы такое говорите? — сказала Афина.

Канониса с удивительной силой духа поборола свою ярость.

— Я не только тебя порицаю, я жалею тебя, — сказала она. — Но если у тебя будет ребенок, несчастная ты девочка?

Мир Афины с очевидностью рушился вокруг нее, как под густым вражеским огнем, но она не утратила мужества.

— Ребенок? — сказала она. — И без двух передних зубвов? Ну, вы и скажете, тетушка. Я не была в капелле Хопбаллехуза, и наш добрый пастор ни надо мной, ни над ним не читал молитв. Да будет вам, тетушка.

Старуха смотрела на нее испытующе.

Афина, — сказала она, помолчав, и впервые за все время разговора голос у нее немного смягчился. — Всего менее желала вы я разрушить то, что осталось у тебя от невинности. Но весьма вероятно, что у тебя будет ребенок.

Если у меня будет ребенок, — сказала Афина, с рушившейся под нею земли взмывая вдруг к небесам, — мой отец будет его учить астрономии.