Семь фунтов брамсельного ветра

Конечно, мы говорили шепотом. И шепот шелестяще змеился над пустыми рядами сидений. И был полумрак. Два желтых конуса фонариков изредка бросали круглые пятна на стену и снова упирались в пол, чтобы свет не выдал нас (вдруг кто-то подкрадется снаружи к дверям и заглянет в скважину?) Все это, разумеется, походило на собрание заговорщиков — да так оно и было! Отражения фонариков искрами мелькали в очках Пашки и Стаканчика и на часиках Томчика, когда он украдкой смотрел на циферблат: не опоздает ли домой? Пока со временем все было нормально: лишь самое начало десятого, хотя казалось, что глубокая ночь. К тому же, Стаканчик еще по дороге сюда успокоил Томчика: «Будем задерживаться — позвоним вам домой с пути, скажем, что долго нет автобуса…» Оказывается, Стаканчик взял из дома сотовый телефон. «Это на крайний случай, если где-нибудь застрянем или вляпаемся в неприятности. Можно будет сообщить, где мы…» Да, Стаканчик был предусмотрительный. Недаром в каждом кармане «лифчика» у него лежало что-то полезное…

— Лось, давай, — сказал Пашка и подставил спину. Однако Люка зашептала новую идею:

— Ой, а что если не «генерал», а по имени-отчеству? Вдруг это его сильнее проймет?

— Что, «Иван Петрович, не делайте этого»? — хмыкнула я.

— Он не Иван Петрович, а Серафим Львович…

— С чего ты взяла?

— Сегодня днем была передача. «Вести региона» Не видели, что ли? Там с ним девица-журналистка беседовала. «Ах, Серафим Львович, не поделитесь ли с телезрителями вашей биографией? Правда ли, что вы родились в Белоруссии?»

— А он правда родился в Белоруссии? — машинально спросила я. Еще ни о чем не подумав.

— Ну да! В каком-то Бобровске… А что?

«Тюк… — прыгнуло у меня под ребрами. — Тюк…»

— Лючка… Может, в Бобруйске?

— Может… Не все ли равно?

«Сера-фим»… «Фима, иди уже домой или я не знаю что сделаю…»

Вообще-то Фима это Ефим… Ну, а если не только Ефим? К тому же, когда меняют фамилию, почему не сменить старое имя на другое? Тем более, похожее…

— Жень, ты чего? — сказал Пашка.

— Сейчас… Жил в Бобруйске мальчик Фима, пошел в военное училище… Ник, дай телефон.

Ник дал без вопросов. И другие молчали. Ждали.

Я набрала номер дяди Кости… Вот не везет — гудки, гудки, без ответа. Ладно, еще набор…

— Мама! Это я… Мы задержались на репетиции, не волнуйся… Да, да! Скажи номер мобильника дяди Кости! Очень нужна его консультация! Потом объясню. Мама, скорее, я же по сотовому говорю, это дорого… Как? Мамочка, спасибо!

Номер, к счастью, был простой, запомнился сразу. «Триста двадцать один, одиннадцать, ноль-ноль-два…»

— Дядя Костя, это Женька! Очень важно, очень срочно, подробности потом! Скажите, у Петровцева, у будущего генерала была на руке татуировка?

Дядя Костя чем хорош — умеет быть кратким и точным.

— Был след татуировки над большим пальцем. Петровцев рассказывал, что в детстве по глупости выколол латинскую букву «вэ». Начальную в слове «виктори». Как знак будущих жизненных побед. Потом «искоренил». Но шрамик, похожий на римскую пятерку остался.

— Дядечка Костичка, спа-си-бо!..

Я сунула Стаканчику телефон и радостно дышала три секунды.

Есть такой способ: поиски точки на карте с помощью двух пеленгов. Мы с Пашкой читали про это в книге «Фрегат «Виола». Проводишь две линии в указанных направлениях, и в точке их пересечения — место нахождения судна. А здесь даже не две, больше: Бобруйск, Сера-фим, латинская буква V!.. (Или русская Л — как повернешь!)

— Народ, слушайте…

Горячим шепотом я коротко рассказала историю мальчика Ливчика. И как он потом вытравил татуировку, будто прежнюю фамилию…

Выслушали молча. С интересом. Но почти сразу Лоська сказал:

— Ну, пусть это он. А нам-то что?

— А вот что… У него взрослая совесть под бронежилетом. А если колупнуть детскую? Может, он еще не все забыл? Если написать: «Ливчик, не делай этого! Ты когда-то был как мы!»

— Идея — блеск, — сразу похвалил меня Пашка. — Только много слов…

— А если просто: «Ливчик, не делай этого!» — азартно предложил Стаканчик. — Он вспомнит и поймет…

— Может, правда… — шепнула Люка.

Но мне хотелось каких-то более точных слов. Чтобы в «десятку». Я так и сказала. Все притихли — то ли думали, то ли молча сердились на меня: чего, мол ей еще надо?

И вдруг наш тихий Томчик спросил:

— Женя, он ведь был футболист, да?

— Да, Томчик…

— И его все любили, да? Значит, он всегда по правилам играл, без обмана?

— Наверно, так…

— Давайте напишем: «Ливчик! Играть надо честно!»

Все опять помолчали, подышали тихонько. Люка наконец сказала:

— А что? Устами младенца…

Томчик наконец обиделся:

— Сама ты младенец. Надоело…

— Томичек! Я же любя! Ты классно придумал!..

Мы тоже, шепча наперебой, утешили и расхвалили Томчика. Потому что всем показалось: слова «самые те».

Лоська забрался на Пашку. Зашатался. Я и Люка ухватили его за ноги. Томчик и Стаканчик с фонариками отошли назад, чтобы лучи шире охватывали стену. Мы прислушались. Тихо, тихо было в старом дворце.

— Лось, давай сперва посредине, — шепнул Пашка. — А вторую строку с левого края…