Семь фунтов брамсельного ветра

Крупные ромашки под конец лета словно спохватились, что раньше цвели не в полную силу, и теперь буйной пеной захлестывали лужайки. Пахло бурьяном, пасленом и полынью (наверно, как в диких степях). На развалинах двухэтажного кирпичного особнячка росли тонкие клены и березка. Если бы меня кто-то спрашивал, я бы обязательно предложила: надо в каждом городе сделать заповедники пустырей и окраинных переулков. Чтобы здесь можно было бродить, отдыхая от нынешней суматошной жизни. На пустырях с тобой шепчутся прошлое и тишина…

Но никаких заповедников, конечно, не будет. Скоро городские власти продадут этот участок какой-нибудь фирме и та отгрохает здесь еще один бетонно-стеклянный офис.

Лоська тянул меня куда-то напрямик, не боясь ни крапивы, ни когтистого чертополоха. Мне-то в джинсах ладно, а он? Видать, кожа на нем задубела за летние месяцы.

— Лось, ты куда меня тащишь?

— Сейчас… уже недалеко.

Мы выбрались на окруженную репейной чащей лужайку. Посреди нее блестела болотистая лужица Вокруг стояла осока, а посреди лужицы торчала мохнатая кочка. Лоська поднял из травы длинный, как удилище прут. Шепнул, как заговорщик:

— Женя, смотри… — Он дотянулся до кочки, шевельнул на ней травяные плети. Из них… вот это да! Из них размашисто скакнули в воду две серо-зеленые лягушки. Плюхнулись и вплавь рванули к берегу. Скрылись в осоке.

Лоська заливисто смеялся.

— Интересно, да? Как в пруду у Тортиллы…

Я ладонью прошлась по его волосам-сосулькам. И подумала, что Лоська при его любви ко всякой живности, мажет быть, станет зоологом… Вдруг таким же знаменитым, как Даррелл?

Вспомнив о Даррелле, вспомнила, конечно и про «бэйливик Джерси», где он создал свои зоопарк. Ну и, значит, про монетки — мысли вернулись к кораблям и книге.

— Лоська! Ты мне показал интересное. Теперь пойдем ко мне, я тебе тоже что-то покажу…

Он ведь еще не видел мою коллекцию!

3

Лоська монетами заинтересовался всерьез. Долго вертел, чуть не обнюхивал. Разглядывал сквозь стеклянный глобус. Опять сказал:

— Хорошо, что океанов больше, чем суши, верно?

Покачал одну монетку на ладони, будто пробовал на вес.

— Увесистая. Будто и правда целый фунт… Женя, а почему у английских денег такое название?

— Потому что «фунт стерлингов». Это связано с какой-то мерой серебра.

— Но эти-то не серебряные?

— Нет. Если я правильно перевела, то они из никеля, а снаружи латунное покрытие… Но были в точности такие же из серебра, три тысячи штук. Специально для коллекционеров. А двести штук даже из золота…

— И тоже один фунт стерлингов?!

— Да это же просто так, для видимости! А продавали-то, наверно, за сумасшедшую цену…

Лоська хихикнул:

— Жень, а вдруг эти тоже золотые? Смотри, как блестят.

Я сказала поучительно:

— Не все золото, что блестит.

Он хихикнул опять:

— А давай распилим одну? Как Шура Балаганов гирю пилил…

— Лоська, до чего же ты начитанная личность! — восхитилась я. — Если бы еще не был такой обормот…

Он вдруг насупился:

— А я и не читал про это. Папа рассказывал. У него «Золотой теленок» любимая книжка была…

Он впервые сказал не «отец», а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.

— Лоська, писем больше не было?

— Не было… — Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: — Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций… Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек…

Я не знала, что сказать. Стало так… будто за окнами снег пошел. К счастью, затрещал телефон.

— Лоська, извини…

Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.

— Ой, дядя Костя, я не знаю… Наверно, и без того хлопот много…

— Не много, если не нужен твердый переплет.

— Да хоть какой!

— Принято. Отбой…

На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.

Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.

— А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть…

Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про «залог»…

Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще «таких» проблем!

— Лось, ты чего?

— Я? — И эти его марсианские глазища. — Ничего… А чего «чего»?

И я поняла: решать надо сразу.

— Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.

Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня…

— У тебя же коллекция разрушится.

— Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?

Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:

— Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь… тоже…

Вот такая справедливая личность.

— Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.

— Разве в этом дело, — сказал он серьезно. Даже строго.

Понятно было, что не в этом.

— Выбирай.

— Да мне все равно. — Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.