Семь я (СИ)

- par toutes les ressources qu'a fait jaillir en moi votre attraction creatrice, par ma trop faible science,

- par mes liens religieux,

- par mon sacerdoce,

- et (ce a quoi je tiens le plus) par le fond de ma conviction humaine,

- je me voue pour en vivre et pour en mourir,

Jesus.

Ordos 1923

Райнер Мария РИЛЬКЕ

Первая Дуинская элегия

Кто бы из ангельских сонмов услышал мой крик одинокий?

Даже если бы он мог услышать и сердца живого коснулся,

Я бы исчез, сокрушенный его сутью великой.

Красота- это страха начало.

Перенести его мы еще способны;

мы красотой восхищаемся, изумляясь,

Что она медлит нас сокрушить.

Ибо каждый из ангелов страшен.

И я крик свой пытаюсь сдержать, и во мне замирает

Неосознанный трепет. Ах, кто сможет помочь нам?

Нет, не ангелы, но и не люди земные,

И зоркие звери уже замечают, что мы одиноки, бездомны

В мире, где все истолковано. Нам остается лишь дерево,

Там, над обрывом, что видим мы часто;

во вчера уходящая улица

И прихотливая верность привычки, что к нам привязалась

И не оставляет.

И ночь. Ночь, когда ветер вселенский

сводит нам лица, с нами ночь остается, вожделенная,

ночь, обманом сладким своим

нашим сердцам предстоящая.

Но разве легче ночами влюбленным?

Ах, они прячутся лишь друг за друга

В страсти своей. Ты не знал ли об этом доныне?

Вырони же пустоту из ладоней своих:

Может быть, птицы в небе почувствуют лучше

Ветром раздвинутый воздух.

Да, весны искали тебя, и надеялись звезды на небе,

Что ты чувствуешь их. Поднималась порою

Прошлое темной волной, или шел под окном ты

И скрипка взывала к тебе. И во всем повеленья таились.

Ты слышал ли их? Разве ты не был весь в ожидании,

Словно все предвещало тебе любимую? (На что она тебе,

Если мысли, чужие, великие, рядом с тобою живут,

Приходят домой и ночами с тобой остаются?)

Знал ты об этом? Воспой же влюбленных: доныне

Ждет бесконечной хвалы их великая страсть.

Пой же покинутых. Им ты завидовал больше,

Чем утоленным, ведь больше в сердцах их любви.

Снова и снова пой песню, бесцельный свой гимн одиноким.

Знай: смерть героя- причина его вечной жизни,

Ибо и в смерти он был и пребудет героем.

Только влюбленных природа устало приемлет,

Словно нет силы уже у нее, чтобы снова

Любовь повторить. И не ты ли пел Гаспаре Стампе

Песню, чтоб каждая девушка, что одинока,

Брошена, тихо склонилась пред этим великим примером,

Чтобы подумала: мне ли не быть как она?

И не пора ли, чтоб эти древнейшие скорби

Новый нам плод принесли? Не время ль оставить

Нам всех возлюбленных наших,

чтоб вынести освобожденье:

Так выносит стрелу тетива перед долгим полетом,

Чтобы себя превзойти. Нет нам пристанищ нигде.

Голоса, голоса.

Слушай, сердце, как могут внимать на коленях

Только святые: их зов поднимал к небесам,

Но они преклонялись все ниже, и в этом таилось величье.

Так они Богу внимали; ты не вынесешь это, конечно,

Но внимай дуновенью, неслышной таинственной вести,

Сотканной из тишины.

Всюду слышны тебе песни тех, кто с жизнью рано расстался.

В каждом соборе, в Неаполе, в Риме не их ли судьба

Говорила с тобою? Не взывала ли надпись над гробом к тебе,

Как однажды под куполом Santa Maria Formoza?

Чего они хотят от тебя? Тихо готов погасить я

Отблеск забвенья, что был лишь помехой

Чистым полетам их вечных, далеких нам душ.

Как это необычно- оставить привычную землю,

Не произносить больше старых, заученных слов,

Розам и прочим вещам, что таят обещанья,

Не доверять, не искать в них грядущего больше;

Не пребывать в чьих-то робких дрожащих ладонях

И даже имя, земное привычное имя, отбросить,

Как дети бросают игрушку, что сами сломали.

Странно утратить желания. Странно впервые заметить,

Как то, что доныне казалось незыблемым, вечным,

Порхает в пространстве. И трудно быть мертвым

И долго свыкаться со многим, пока потихоньку

ты вечности сам не накопишь.

Но те, кто живут, ошибаются,

разделяя смерть с жизнью. Ангелы не замечают,

где блуждают- средь мертвых или средь живых. И стремнина,

вечный поток, протекает по царствам обеим, уносит нас вдаль,

все в себе голоса заглушая.

Те, кто ушел в ранней юности, в нас не нуждаются больше,

Ибо отвыкли они от земного,

как дети от груди материнской.

Но мы, мы, искатели тайн, что вкупе с нашею скорбью

Поднимают нас ввысь,- как без них мы пребудем?

Так, не напрасно сказанье, что плач о божественном Лине

Музыкой первой посмел немоту превзойти,

Куда этот юноша светлый навеки ушел,

Там пустота встрепенулась, и волнение это

Нас и поныне влечет, исцеляет, зовет.

Третья Дуинская элегии

Одно, любовь прославлять. Но другое, увы,

воспевать тайного бога, живого в текущей крови.

О Нептун кровотока, о его трезубец ужасный...

Внимай, как, подобно потоку, мелеет ночь. Вы, звезды,

не вы ли влечете влюбленного к нежному лику

возлюбленной? Не ваши созвездия ли

видит он в темноте вместо черт ее нежных?

Нет, это не ты, не ты и не мать его даже

Ожиданием брови ему, словно лук, изогнула.

Нет, дева, не к тебе в плодотворной улыбке

он губы свои обратил.

Разве ты думаешь, будто ты так потрясала

Его легким шагом своим, ты, переменчивей вешнего ветра?

Да, ты сердце его взволновала, но страх более древний