Семь я (СИ)

Для Ю. Кузнецова же главным был космос, а собственная душа и ее лирические переживания не всегда верно отражались им в творчестве и часто были на втором плане. Если для Кутилова космос подобен человеку, живому человеку с его конкретными особенностями, то для Кузнецова человек подобен космосу - и потому очищен от конкретики, возведен до высоты платоновского "человека-символа". А точкой отсчета в системе координат мира Кузнецова является "Великий Ноль", упоминаемый им в одном из его стихотворений:

...Но все, что падает и рушится,

Великий Ноль зажал в кулак.

"Великий Ноль", "Русское ничто"- вот центр "неуютного" мира Ю.Кузнецова. Кутилов же всегда в центре ставил человека, а человеку, как замечал Б.Паскаль. в конечном счете интересен прежде всего человек. Поэтому А.Кутилов, возможно, является сейчас не менее необходимым России поэтом, чем сопоставимый с ним Ю.Кузнецов.

Возвращаясь к тому, с чего мы начали наше рассуждение, - к образу двух прямых (мира и человека), образующих крест,- можно вспомнить, что свою последнюю итоговую книгу Ю.Кузнецов хотел назвать "Крестный путь". У Аркадия Кутилова тоже был свой крестный путь, он нес крест, который на нем поставили, и этот путь был гораздо длиннее, чем дорога Виа Делароза в Иерусалиме, ограничивающаяся несколькими кварталами от дома Пилата до Голгофы, - страсти не святого, а скорее "святогрешного" Кутилова продолжались семнадцать лет, и путь его пролегал по просторам от Смоленска до Омска. Возможно, что и по нашим сердцам пролегал этот путь, и пусть в сердцах этих надолго сохранятся следы Аркадия Кутилова, который, подобно У.Уитмену, мог бы назвать себя "миром и человеком".

АРКАДИЙ КУТИЛОВ - МАСТЕР МЕТАМОРФОЗЫ

"Цепь метаморфоз, имя которой - Гете, не имеет начала и конца", - писал в начале ХХ века Стефан Цвейг. Эти слова можно отнести ко многим выдающимся писателям разных эпох, ведь метаморфоза, преображение того или иного явления предметного мира, в каком-то смысле есть корень любого творчества.

Возможно, творческий путь Аркадия Кутилова тоже есть цепь метаморфоз, преображений обыденной реальности в чудо высокой поэзии. Для Кутилова сама жизнь, ее вечное движение понималось как метаморфоза. Это нашло отражение и в его технике, и в содержании его произведений.

Подобно алхимии, учившей о претворении низкого металла в иное, более высокое состояние, искусство учит о претворении явлений земной жизни-- "реальности первого порядка"--в феномены иной, художественной действительности.

В поэзии есть своя герметическая педагогика, согласно правилам которой слово, употребляемое поэтом в стихотворении, должно быть вырвано из своего прежнего контекста и заключено в иную среду, где оно должно пережить активизацию.

Чем же является эта иная среда? Она--существовавшая до рождения слова вечная музыка, и слово, попав в эту среду, должно утратить на время свое прежнее значение и стать для поэта прежде всего сочетанием звуков. Только изучив музыкальные качества слова, он получает возможность максимально эффективно использовать это слово в поэтической речи.

Слово, строка, строфа, вырванные из стихии обыденной речи и пережившие в руках поэта "траннсубстанциацию" (преосуществление), ценны сами по себе, как "атомы поэтической речи", так и как части стихотворения. Многие стихи Кутилова известны в нескольких вариантах: отдельные строфы могут выступать как самостоятельные стихотворения и как части других, более крупных произведений. Так, строфа:

Унылый, как диаграмма,

Мой нос - показатель краха...

А драма - всего и драма,

Что славы пока ни грамма

Да порванная рубаха, -

в рукописном авторском сборнике "Я - Магнит" представляет из себя отдельное произведение, а в других изданиях предстает как часть стихотворения "Провинциальная пристань".

Таким образом, стихи Кутилова состоят из элементов, которые можно назвать "атомами поэтической речи".

Путь метаморфозы слова и образа можно понять, прочитав некоторые записи поэтов - предшественников Кутилова. В записной книжке Велимира Хлебникова, поэта, который был близок Кутилову по образу жизни и характеру "земшарного" творчества, встречаются строки, близкие по духу строкам Кутилова: "Так есть величины, с изменением которых синий цвет василька (я беру чистое ощущение), непрерывно изменяясь, проходя через неведомые нам, людям, области разрыва, превратится в звук кукования кукушки или в плач ребенка, станет им. При этом, непрерывно изменяясь, он образует одно протяженное многообразие, все точки которого, кроме близких к первой и последней, будут относиться к области неведомых ощущений, они будут как бы из другого мира".

Художник отмечает тайный и незримый путь, который проходит синий цвет василька в своем превращении в звук. На поверхности -- цвет василька и кукование кукушки. Скрытый путь интуиции остается неведомым, зримы (или слышимы) лишь его результаты.