К полуночи на марине все затихло. Издалека доносился гул большого города, но над водой он исчезал, растворялся как чужеродный элемент для стихии волн. Обычно на яхтах в марине остаются на ночь те, кто зашёл на короткую стоянку пополнить запасы воды и продовольствия, либо старые морские волки, для которых корабль это их дом и крепость. Крайний случай это когда жить на яхте выгоднее, чем в гостинице, то есть по денежным соображениям. Это как раз был случай Мклая с товарищами. Так что увидеть то, как Бавария отшвартовывается и на малом ходу маневрирует по узким проходам марины, было некому. Мклай впервые увидел Вовкино мастерство – почти в полной темноте, поочередно переключая мотор вперёд и назад, он виртуозно вращал и перемещал четырнадцатиметровое судно среди плотных рядов припаркованных дорогих яхт. На каждом повороте он проходил в миллиметрах от их носов и бортов, но никогда не касался. Маневрирование на марине это сложное испытание для любого шкипера. Даже большой автомобиль, оборудованный зеркалами заднего вида и парктрониками припарковать проще, чем яхту. К тому же цена за возможные повреждения чужих лодок в разы выше. Поэтому выходить с марины ночью ещё рискованнее. Обычно это делают днём, когда хороший обзор для манёвра. Но не для Вовки. Он был самой лодкой и чувствовал ее размеры как кончики своих пальцев. Все затихли и смотрели на это скольжение как завороженные. Сигнальных огней не включали на обеих яхтах. Когда два чёрных силуэта проскользили мимо сторожевой башни, оттуда с запозданием донёсся сонный турецкий окрик. Надо было что-то отвечать и Пётр невнятно прокричал: «Ок, гуд, фиш», что видимо должно было обозначать, что они отправились рыбачить. Видимо турка ответ удовлетворил, ночью в море выходят только рыбаки. Все облегченно вздохнули. Шкипер направил судно к центру Босфора. А справа и слева переливались огнями склоны ночного Стамбула. Под ногами мерно гудел двигатель, с носа доносились характерные шлепки волн по борту. Яхта ожила, наполнилась звуками и пошла вперёд ровным уверенным темпом как выпущенный на волю застоявшийся в конюшне рысак.