Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны

– Ерунда, – бросила Стелла. Да что с ней такое, куда силы подевались? – Щеколду заклинило.

Она снова дернула, и дверь поддалась. Силой инерции Стеллу отбросило назад. И все бы ладно, да Стелла запнулась о Четтинины ноги и вместо того, чтобы упасть навзничь на расстоянии от двери, рухнула, взмахнув руками, – будто нырнула.

Казалось бы, просто удар по голове, с кем не бывает. Однако именно в этот, третий раз Стелла была ближе всего к смерти, ибо никто не представлял, как вернуть ее в мир живых.

Школьную дверь во время о́но сделали из дуба, Стелла же оказалась аккурат такого роста, чтобы, вылетая в проем, образованный распахнутой нижней половиной двери, удариться об угол половины верхней. Удар пришелся по виску. Девочка рухнула на каменные плиты, дополнительно проехавшись по ним нижней челюстью.

Вопли Четтины и Джульетты донеслись до сестры Летиции, которая как раз была в церкви. Кровь, залившая все и вся (так всегда бывает при черепно-мозговых травмах), ужаснула, однако не лишила самообладания добрую сестру. Живо сняв передник, Летиция закутала им Стеллину голову, подхватила девочку на руки и понесла к Ассунте. Стелла была без сознания. На нее побрызгали водой – не помогло. Тело казалось тряпичным. Четтина билась в истерике, Ассунта рвала на себе волосы. Бежать в Феролето пришлось восьмидесятилетней сестре Летиции.

Доктор явился с чемоданчиком и уже привычно – как старый чулок – заштопал Стеллу Фортуну. Рассечение было длинное, а кожа на черепе слишком тонкая – попробуй соедини края, подтяни один к другому! Хоть доктор и накладывал швы с максимальной деликатностью, шрам, серебристый, как полумесяц, навсегда остался украшать собою Стеллину голову. В этом месте даже волосы потом не росли.

Стелла лежала без чувств. На сей раз вся деревня сходилась во мнении, что происшествие – из разряда сверхъестественных. Сознание не возвращалось к девочке целых четверо суток. На вторые сутки тетя Розина пошла в Феролето спрашивать доктора, что значит такой долгий обморок. Доктор сначала не поверил, а затем сказал, что девочка, вероятнее всего, просто отдыхает. Реакция организма. Это к лучшему. Не надо ее тормошить. На третьи сутки, вновь увидев у своего кабинета Розину, доктор заинтересовался и сам отправился в Иеволи, где не сумел скрыть эмоций от измученной матери. По его лицу, серому, как ливерная колбаса, Ассунте все стало понятно. Не зря она волосы на себе рвала. Ее Стелла умирает.

Что делать, доктор не знал. В его практике подобных случаев не было. Он попробовал несколько верных средств для возвращения сознания. Ни одно не сработало.

Самой Стелле четырехдневное беспамятство показалось единым мигом. Она очнулась от дикого голода. Резко села на кровати, ощутила сосущую боль в животе, головокружение и тошноту – последствия обезвоживания, голодания и сотрясения мозга.

– Помидор хочу, – прохрипела девочка. Стены, столешница, квадрат распахнутой двери – все в предзакатном свете было медово-желтым. Стелла зажмурилась от рези в глазах, заморгала. Мама, младшая сестра и тетя Розина уставились на нее с неописуемым изумлением. – Помидор, – повторила Стелла.

Первой опомнилась тетя.

– Стелла хочет помидор!

Подтолкнула Четтину: дескать, слыхала? Беги в огород!

Четтину как ветром сдуло.

Ох, это головокружение! Никак с ним не справиться. Для равновесия Стелла оперлась о стену. Перед глазами замелькали серебристые хвостатые точки, вызвав самое свежее из воспоминаний: школьная дверь и рука невидимки, наделенной неимоверной силой.

– Стелла, родная! Очнулась! Жива! Радость моя! Ласточка! Звездочка! – квохтали над Стеллой мать и тетя Розина, загораживая пронзительный желтый свет из дверного проема. Стеллу ощупывали, она слышала хвалы Пресвятой Деве и Христу Спасителю. Ни ласковые слова, ни молитвы ее не трогали. Она была голодна как волчица.

Примчалась Четтина, притащила столько помидоров, сколько смогла унести в своих ручонках. Помидоры были горячи от августовского солнца. Багровые, гладкие, полные живительного густого сока, они восхитительно пахли раскаленной землей.

– Хлеба! – потребовала Стелла.

Ей принесли и каравай, и кружку воды, и оливки, и вареные бобы. Ее кормили, пока она не насытилась.

Ассунта говорить не могла, только плакала от счастья. Поэтому вопрос задала тетя Розина:

– Скажи, деточка, почему ты такая невезучая? Отродясь не видала, чтобы кто столько бед перенес.

– Дело не в невезении, – отвечала Стелла. Перед мысленным взором по-прежнему стоял призрак. Три года назад та же невидимая рука стиснула ее пальцы в свином загоне. Тогда Стелла еще сомневалась, еще думала: может, мерещится. Теперь сомнения отпали. – Это все из-за Стеллы. Той, первой, которая умерла. Она хочет моей смерти.

– Что ты, Господь с тобой! Быть того не может! – замахала руками Розина, а Четтина неожиданно выдала:

– На Стелле лежит проклятие.

Розине сделалось смешно.

– Вы уж определитесь, милые, призрак нашу Стеллу преследует или ведьма ее заколдовала.

Стелла качнула головой – и зря: в затылке запульсировала боль.

– Не знаю, тетя.

Голос был как козье блеянье.