Семь клинков во мраке

Падая, я успела мельком увидеть Тальфо, который смотрел на меня, не мигая. Я не чувствовала под собой камня, не чувствовала рук и ног, только холод и пустоту. К счастью, хоть зрения не лишилась.

– Ха! Что я говорила? Говорила же, она попадется!

К несчастью, слуха я тоже не лишилась.

– Как долго ты выдумывала эту фразу, Сэл? – вонзился мне в ухо женский голос, приятный как скрежет ржавого гвоздя. – Бля, да я голову дам на отсечение, ты себя такой крутой воображала. «И твоей последней мыслью станет мое имя». Ха! – Она довольно загоготала, паршиво меня передразнив. – Звучит не так драматично, если в процессе обосраться и свалиться без движения, правда?

Ну, уж по крайней мере я не обосралась. Но в сложившейся ситуации только это меня и радовало. Я поняла, с кем столкнулась, еще до того, как у меня перед носом возникли ее черные ботинки. И еще до того, как она опустилась на колени, чтобы я взглянула прямо в ее маленькие темные глазки на грубом лице, я поняла, что вляпалась.

– Сэл, – проговорила Гальта Шип с широкой и выщербленной, словно ножевая рана, улыбкой, – давненько не виделись?

32 Высокая Башня

Бессонная.

Третта покрутила бокал, всматриваясь в темное вино. Она, разумеется, знала эту крепость. Как и Стену Покорного, Долгий Дозор, Зеленоречье, Гнутогвоздь и, конечно, Последнее Слово Сурового. «Нерушимая шестерка» – третья песня, которую учил всякий ребенок Уэйлесса, сразу после Революционного Гимна и «Хвалы Генералу».

Третта прислонилась к стене, закрыла глаза. Как же там?..

«Стены широкие, вечные, сломлен имперский прибой,
Молот моей Революции поддержит дух боевой,
Нерушимые Шестеро вечные, как небо над головой!»

В темноте коридора, себе под нос, эти слова прозвучали совсем не так, как в устах тысячи кадетов, которые запевали их в унисон под могучий аккомпанемент военного оркестра из сотни человек.

Впрочем, возможно, что так было уместнее, ведь Нерушимую Шестерку давным-давно разрушили.

Третта ощутила укол злости на саму себя за контрреволюционную мысль. Великий Генерал говорил, что крепости не разрушены, что однажды они вновь станут бастионом против Империума, блистательной стеной, оберегающей Шрам для детей Революции.

Великий Генерал всегда прав. Даже если Третта понятия не имела, как так может быть.

Нерушимые стали первой линией обороны, возведенной после того, как революционеры – в те далекие дни еще просто «ноли», как их прозвали угнетатели, – свергли своих имперских господ под командованием Генерала. А когда имперцы вернулись, на защиту революции встала Шестерка.

Так было вначале.

Контратака разрослась в полноценную кампанию. Магия погребла Стену Покорного под землей. Долгий Дозор взлетел на воздух – гарнизон предпочел взорвать запасы севериума, нежели сдаться. Зеленоречье захватил Империум. Гнутогвоздь стал фригольдом, населенным преступниками. А Последнее Слово Сурового, тезка ее семьи, утратили среди Плевел.

О том, как пали крепости, пели песни. Ставили бесчисленные оперы о том, как их отвоюют, как изгонят имперскую мразь. У каждого форта Шестерки была собственная опера.

Кроме Бессонной.

О ней никто не пел. Никто не заговаривал о некогда плодородных полях, богатых шахтах, счастливых семьях. Никто не хотел вспоминать изуродованные руины и почерневшие черепа. О Бессонной – только шепотки, слезы, имена.

Враки. Джинду.

Алое Облако.

А больше ничего и не было известно. Лишь то, что туда явились три имперских мага и часом позже Бессонная стала кладбищем. О горстке безымянных солдат, сопровождавших магов, все позабыли – они остались жалкими сносками на полях длинного трактата имперских злодеяний. Третта и сама едва вспомнила, что кроме тех трех там были и другие имперцы.

И теперь одна из них была ее пленницей.

Третта обычно сожалела о задержке казни, однако сейчас все больше убеждалась в правильности своего решения. Что бы ей ни предъявила Ставка Командования за помилование скитальца, все окупится с лихвой, если Третта достанет им сведения о судьбе Бессонной. Может, ее даже снова повысят. Может, даже позволят встретиться с самим Генералом.

Третта видела его лишь на портретах. Как и все ее однокурсники. Но когда она представляла себе встречу с ним, она видела не его лицо. А собственное. Безупречное, ясное, с ответной улыбкой командирам, капитанам, офицерам, которые кивали, улыбались и приветствовали Третту, когда та проходила по длинным коридорам Уэйлесской Ставки. А в конце пути?.. Там ее ждал Кэврик, младший сержант. Жизнь, которую она спасла. Революционер, которого она не бросила.

Отменная награда, думала Третта. Достойная победа.

Если она, впрочем, не помрет к тому времени от старости.

– Ты там все?! – взревела Третта и врезала кулаком по деревянной двери. – Почти полчаса прошло!

– Была почти все, – отозвались с той стороны. – А потом тебе вдруг понадобилось меня прервать.

– Это туалет, а не библиотека, – прорычала Третта, потирая глаза.