– За городом стоял отряд крикайских всадников. Они ворвались сюда. – Он кивнул вниз, на участок улицы, выжженный пламенем и электричеством. – Они отогнали отряд Революции, паливший по нашим магам. Их преследовали там, – он указал на ближайший переулок, – и трое мирных жителей попали под перекрестный огонь.
Он махнул на разрушенный проспект, больше ничего не объясняя. Я забрала бутылку, отхлебнула, дожидаясь, пока опьянею достаточно, чтобы не видеть все так отчетливо. Может, станет получше.
– Ты помог мирным жителям? – спросила я.
Алотен долго молчал.
– Я пытался.
– Скольких удалось спасти?
– Многих.
– А скольких не удалось?
Долгая пауза.
– Многих.
Я шмыгнула носом и снова приложилась к бутылке.
– Там внизу, в канализации, остались дети. Я велела им ждать, пока не приведу помощь. Около дюжины. Включая крутую девчонку. Она там главная.
– Битва продолжается, – сказал Алотен. – Я прослежу, чтобы они благополучно выбрались.
Я почувствовала его взгляд.
– Я так понимаю, Враки все еще…
– Все еще жив, – ответила я, делая очередной глоток. – Во всяком случае, возможно. Тальфо мертв. Рикку тоже. Гальта… хрен ее знает.
– Трое заговорщиков убиты. Ты должна гордиться собой.
Я не ответила.
– Я бы не задерживался надолго, Салазанка, – произнес Алотен после долгого молчания. – Два-Одиноких-Старика давно покинул город, но его войско осталось, и он точно знает, кто виноват в гибели его города.
Он бросил на меня косой взгляд.
– Представляю, как ты бежишь по улице, паля в воздух и выкрикивая свое имя.
Я говорила, что человек – вещь конечная. И когда ты слишком устал от страха и пьян от боли, единственное, что остается, это сожаление. Я нашла свое в задыхающемся шепоте, закрыла лицо руками.
– Блядь.
– Следи за языком.
– Заглохни!
– Не дождешься.
– Просто дай мне, блядь, спокойно себя ненавидеть.
Я резко повернулась к нему. Его лицо было совсем не таким, каким я видела его последний раз. Черты более смазанные, кожа бледнее, все лицо сглаженное. Сегодня он заплатил высокую цену, использовал слишком много энергии. Чтобы спасти мирных жителей? Жителей, которые не нуждались бы в спасении, если бы я не… я не…
– Они мертвы, – произнесла я. – Они, блядь, мертвы. Все пошло прахом из-за меня. Потому что я не смогла.
Я скривилась.
– Я не смогла его убить. И поэтому теперь все мертвы.
Алотен оглянулся на руины города.
– Может быть.
– Может быть? – в моем голосе не хватило места надежде.
– Может быть, так будет всегда, – со вздохом сказал Алотен. – Мы же не приводили в Последнесвет ученых. Мы хотели его богатства, его торговлю. Мы послали туда солдат, чтобы в один прекрасный день захватить его. Как и Революция.
– Да, но я это начала, – сказала я. – Я сделала первый выстрел.
– Ты. А может, я, когда накачал тебя наркотиками.
Долгая многозначительная пауза повисла там, где могли бы быть извинения.
– А может, это начал Вракилайт, когда сделал с тобой то, что сделал. Или Императрица, когда у нее родился ребенок. Или Великий Генерал, начавший Революцию, – он махнул рукой. – И так можно продолжать до первых двух людей на этой темной земле, которые решили убить друг друга.
– Я не в настроении для гребаной философии, – прорычала я.
– Философия дает ответ на вопрос. И понятно, что у меня его нет. – Он поднялся на ноги. – Все, что у меня есть, Салазанка, это долг.
Я услышала песню Госпожи. Следом – тошнотворный звук, когда его кожа зарябила. Когда я подняла взгляд, человек в форме революционера, очень похожий на Кэврика, смотрел на меня сверху вниз.
– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, – произнес он. – Но не здесь.
Он спустился по лестнице в канализацию и исчез. Я осталась один на один с безмолвным городом-кладбищем, с трупами, лежащими на земле и в воде, и с бутылкой вина, слишком маленькой, чтобы я дошла до нужной кондиции.
Я взяла себя в руки. Вышла из ворот прямиком в Шрам.
И продолжала идти.
55
Шрам
Я даже имени его не помню.
Он был солдатом, новоиспеченным магом, который вел свою первую битву против Революции. Все закончилось плохо. Обе стороны были уничтожены, оставшиеся сражались за какой-то холм. Он вернулся в гарнизон совершенно обескровленным. Я хотела устроить ему взбучку за трусость, но потом заглянула ему в глаза.
В них ничего не было.
Он прошел мимо меня. Покинул гарнизон и растворился в ночи. Он просто продолжал идти, пока мы не нашли его замерзшим, лицом в грязи три дня спустя.
Официальной причиной назвали дезертирство. Они не знали, как еще это назвать. Мысль о том, что можно пройти через сражение без единой видимой раны и умереть на ходу, была мне совершенно чужда. Я видела такое еще несколько раз и с уверенностью могла сказать, что со мной такого никогда не случится.
Этого не должно было со мной случиться.
И это происходило не со мной.