Семь клинков во мраке

Он встал, сложил руки за спиной и подошел к Кэврику. Они вместе смотрели на горизонт. Ночное небо было усеяно звездами войны – вспыхивали пушки, грохотали ружья, сверкали молнии, горели костры. Кэврик беспокойно переминался с ноги на ногу, наблюдая, как огонь битвы расползается по земле.

Мужчина просто смотрел и скучал. Он видел сотни войн до того, и вряд ли эта могла сравниться с ними.

– Мудрейший революционер превращается в бормочущего фанатика, когда слышит слово «Империум». Самый мудрый маг становится мешком костей, когда слышит песнь Госпожи. Просто слова. Имена. Ничего больше, но они меняют людей. – Он оглянулся через плечо. – Мне интересно, какое у тебя слово.

– Сэл, – прошептала я. – Сэл Какофония.

– М-м-м. – Он повернулся и посмотрел назад, на далекие руины Последнесвета. – Что, как думаешь, происходят с людьми, которые слышат это имя?

Кэврик развернулся и подошел к Лиетт, хватая ее за плечо. Она зарычала, размахивая пером, как кинжалом:

– Не прикасайся ко мне! – закричала она. – Тут все очень тонко. Если я не сделаю все идеально, она может…

– Линия революционеров прорвана, – перебил Кэврик. – Они отступают. И направляются сюда. Нужно уходить прямо сейчас, или…

– Я не могу ее сейчас передвигать. Она не готова. Мне нужно еще время.

– У нас нет времени!

Они препирались. Выкрикивали слова, которых я не слышала. В конце концов Лиетт опустила голову, вздохнула и собрала свои вещи. Вместе они подняли меня и понесли к Железному Вепрю. Мужчина с кремневым взглядом продолжал наблюдать за далекой войной. Никто его не замечал. Я не стала его окликать.

Когда дверь Вепря захлопнулась, а двигатель взревел, он исчез.

– Ты же знаешь, что умираешь.

Я не знала, сколько пробыла без сознания. Не знала, как он сумел вернуться в Вепря. Но стоило открыть глаза, я увидела его ухмылку, горящую в темноте. Огонь уже потускнел. Блеск его глаз затягивала тень. Его было труднее рассмотреть в темноте.

– Ее сигилы не работают. И алхимия, которую она применяла, тоже. Как и мертварево, которое она носит на поясе и о котором никогда не рассказывала, поскольку знает, как оно тебя нервирует.

Я знала, что он прав. По леденящей свинцовой тяжести в руках и ногах, по холоду, проникающему под кожу. Я часто думала о том, каково это – быть приглашенной за черный стол. Буду ли я в последние мгновения паниковать и кричать? Или темнота покажется мне уютной и комфортной, как тонкое одеяло в зимнюю ночь?

Мне и в голову не могло прийти, что, когда наступит темнота, мне будет все равно.

– Безумно скучно, да? – спросил мужчина, словно подслушав мои мысли. – В каждой опере есть стихи о мучительной смерти, но мне всегда они казались скучными. Пара тяжелых вздохов, несколько последних мыслей, а потом, – он выпустил изо рта струйку дыма, – ты просто исчезаешь. А еще столько осталось дел.

Он был прав. Еще столько нужно сделать, а во мне так мало осталось. Слишком много ударов, слишком много крови потеряно…

– О, кровь здесь ни при чем, – сказал он. – Ты потеряла кое-что другое. Я, конечно, понимаю, что ты сейчас умрешь и все такое, но почему бы тебе не послушать меня?

Он поднялся со скамейки, подошел ко мне. Тени цеплялись за него, скользили по склоненному лицу.

– Сейчас не время для долгих рассказов, правда? У тебя осталось так мало драгоценного времени. – Его пальцы скользнули по моим шрамам. – Я чувствую, как твое сердце замирает, становится черным внутри тебя. Я слышу плач твоей любовницы, когда она будет стоять над твоим остывающим телом через десять минут. Вижу черную землю, в которой тебя похоронят.

Его глаза сузились до щелок. Ухмылка стала оскалом, присыпанным пеплом и сажей. Лицо исказилось, превратившись в отталкивающее медное месиво.

– Все наши планы, – шептал он, – будущее, которое мы принесем, разрушения, которые мы учиним, сделка, которую мы заключили… все впустую. И все потому, что ты не смогла убить, когда у тебя был шанс.

– Это не моя вина, – хотела возразить я, но не смогла заставить губы шевельнуться. – Вмешался Тальфо. Гальта устроила засаду. Я должна была спасти…

– Кто это запомнит? – прервал он мои мысли. – Мы ничего не оставляем после себя, кроме имени. Мое имя построило Империум. Мое имя открыло Шрам. Мое имя вселяло в нолей ужас сотни лет. А твое?

Он покачал головой. Изо рта сыпались гаснущие угольки.

– Ты исчезнешь под слоем грязи. Твое имя забудут все, кроме людей в этом железном гробу. И какие бы планы ни строил Враки Врата, добьется ли он успеха или потерпит поражение, выживет или умрет, он будет думать о Сэл Какофонии только мимолетно, как о дурном сне неудавшегося честолюбия.