– И вот так, – прошептала Третта, – себя чувствовал Кэврик, когда ты его предала?
Сэл подняла взгляд. Вновь растянула губы в ленивой усмешке, блеснувшей среди упавших на лицо теней. Третта ее ненавидела и еще больше ненавидела то, что взгляд на нее помогал прогнать воспоминания.
– Как раз к этому переходила, – заметила Сэл, потянувшись к стакану с водой. – Если ты закончила меня перебивать, то…
Резко вскинув руку, Третта схватила Сэл за скованное запястье. И едва заметно – но крайне злорадно – улыбнулась, когда та в смятении охнула. Третта решительно взяла стакан свободной ладонью, второй подняла запястья Сэл выше. Скользнула взглядом по татуировкам – летящим птицам, грозовым тучам, изгибам драконов, которые оплетали ее руки до самой шеи.
Они вились узором, понятным лишь своей владелице, однако даже под ними Третта видела шрамы. Узловатые, бледные, они пробивались сквозь белые и синие тона, которые благородно пытались их скрыть.
– Империум, полагаю, не позволил бы тебе подобного, – задумчиво проговорила Третта. Ее взгляд спустился к животу, не прикрытому безвкусным одеянием. – И судя по всему, ты ушла в скитальцы потому, что сочла их мундиры чересчур сдержанными?
– Я ушла в скитальцы по тем же причинам, что и остальные, – ответила Сэл. – Предпочла проливать кровь за собственное имя, а не чужое. – Она скорчила удивленную гримасу. – Или… это ты так флиртуешь? По тебе сложно сказать.
Третта фыркнула и швырнула пленницу обратно на стул.
– Я только хочу знать, что писать в отчете о твоей казни. За причудами скитальцев не поспеешь. Нелепые костюмы, диковинные татуировки и эта странная фраза, которую вы все время повторяете… как там?
Сэл подняла руку, словно оскорбленная самой попыткой Третты произнести ее.
–
– Что она означает?
– Она означает… – Сэл умолкла, мягко улыбнулась. – Раньше я летала.
– Очередная глупая строка из оперы?
– Вроде того. – Пленница подняла взгляд на Третту. – Правда, произнесли ее лишь раз, после великой трагедии.
Третте стало стыдно; мягкая улыбка Сэл застала ее врасплох. И устыдилась сильнее, услышав, как ее собственный голос тоже зазвучал тише.
– Какой трагедии?
И тут мягкость Сэл вдруг сменилась явным желанием получить по лицу.
– То есть ты все-таки пытаешься флиртовать. Что ж, губернатор, военные – немного не мое, но если ты уложишь волосы…
Третта вскинула руку.
– Можешь продолжить в том же духе или рассказать, что случилось с Кэвриком. – Она сощурилась. – Правда, только один вариант не предполагает перелома обеих рук.
19
Шрам
Мне доводилось ездить в Железном Вепре дважды; один раз я пыталась его угнать, второй – взорвать. Занятие, знаешь ли, пренеприятное. Штуковина-то создана, чтобы вспахивать дикие пустоши Шрама, так что в ней сильно трясет. Сиденья жесткие, ничем не обитые. Воздух внутри затхлый. Двигатель так шумит, что собственных мыслей не слышно.
И, позволь заметить, поездочку ни капли не улучшает необходимость все время держать у чьего-нибудь затылка револьвер.
Я лишь изредка поглядывала на Кэврика, который сидел впереди и смотрел то в передние стекла, то в перископ. Я перестала пристально за ним следить уже спустя полчаса пути. Так что я просто наблюдала сквозь щелки, которые именовались окошками, как бесконечные просторы сухой степи постепенно превращались в зеленые луга.
Значит, река Йенталь уже рядом. А там я найду людей, что продали Враки обелиск, который помог ему собрать достаточно силы, чтобы сотворить тот ад в Старковой Блажи. Я не знала, куда он двинулся, призвав Скрата, и другой зацепки у меня не было.
Я попыталась, само собой, объяснить это Кэврику, однако он упрямо твердил, мол, я его похитила, угрожая револьвером, и бла-бла.
Думаю, разумнее было все-таки за ним следить, но разум полезнее тем, кто не владеет оружием, способным взорвать человеку голову силой чистого звука. Какофония, лежащий у меня на коленях, подскажет, если что пойдет не так.
Я-то вряд ли смогла бы понять, что идет не так. Или что в принципе происходит, если уж на то пошло. Я вообще, ясен хер, не представляла, как эта штуковина работает.
Колеса и оболочка машины созданы из простого железа, выкованного честным трудом, но двигатель – бьющееся сердце, приводящее ее в движение, – это Реликвия. Над железной панелью управления зависла сфера из сплетенного камня, пульсирующая светом, стонущая. Я даже не понимала, как Кэврик заставлял ее шевелиться с помощью сложной системы рукояток, рычагов и тихой ругани; куда там выяснять, не пытается ли он меня обмануть.
Я была вдвойне под впечатлением.
Во-первых, потому что он в принципе заставил эту штуку двигаться. И во-вторых, потому что он ей управлял, пока Лиетт исключительно любознательным попугайчиком выглядывала у него из-за плеча.