– Объяснить, как все это происходило, не могу. Сама толком не понимаю. В институте мы точно такого не проходили. И в книгах сталкиваться не доводилось – а ведь я потом искала. Так что только свои ощущения могу описать. Я увидела нечто такое маленькое, ежащееся, склизкое, но мечтающее почувствовать себя огромным, сильным и значительным. И девчонка на койке идеально подходила для этой цели. Понимаешь, при таком проникновении вроде бы как сливаешься с чужим разумом. Начинаешь видеть и чувствовать то же, что он, даже мыслить его категориями. Это было мерзко и страшно, может, даже страшнее, чем то, что вот-вот должно было случиться вовне. И я не стала дожидаться, пока окончательно в нем растворюсь. А начала действовать. Как именно – тоже объяснить не могу. Все происходило на ментальном уровне и совершенно интуитивно. Я просто стала раскидывать его мысли в разные стороны. Швыряла с максимальной силой все, что попадалось под руку. Как если бы ворвалась в чужую комнату и устроила там погром. А потом быстро-быстро выскочила обратно. В свое тело, на койку.
– И… что? – хриплым голосом спросил Орвин.
– К тому моменту он ничего не успел. Это ведь рассказывать долго, а происходило все стремительно. А потом ему стало не до того. Он вдруг заорал – громко и как-то дико. Глаза расширил в ужасе, отшатнулся от меня, кинулся к двери – прямо так, со спущенными штанами. Запутался, упал, пополз, выкрикивая что-то совершенно бессмысленное. Товарищ его перепугался, метнулся к нему. Но ничего мало-мальски разумного добиться так и не смог. В итоге тот кое-как штаны подтянул и в коридор выскочил, вопя на ходу. Дружбан – за ним. Дверь заперли. А потом за мной долго-долго никто не приходил. Заявились, должно быть, через несколько часов – и целым отрядом. Я уже думала: все, сейчас на месте прирежут. Но нет, в камеру сопроводили, можно сказать, даже вежливо. Держались от меня на расстоянии вытянутого клинка, ближе не подходили. Оказалось, тот, который ко мне полез, лишился рассудка. Ну, а второй всем растрезвонил, что зеркальщица сводит с ума одним взглядом. С тех пор ко мне не лезли. Только еду и воду раз в день приносили и то старались в сторону глядеть. Дураки! – Я опустила голову на руки и беззвучно засмеялась, вздрагивая плечами. – Как будто у меня было желание заглядывать в их мозг. Эдак и самой свихнуться недолго. – Я подняла глаза на принца, вытянула вперед указательный палец и требовательно спросила: – А ты меня боишься?
– Нет.
Ему даже секунды не потребовалось, чтобы определиться с ответом. Это меня задело.
– Почему? Я же могу тебя уничтожить одним взглядом.
– Можешь. Но не станешь.
– С чего ты взял? Я же преступница, изменница и этот… практически монстр!
– Ты не монстр, ты – жертва.
От такого заявления я даже слегка протрезвела.
– Ну, ты палку-то не перегибай. Жертва из меня еще та. Всем моим обидчикам пришлось, мягко говоря, несладко. Не считая твоего папаши, в смысле приемного. Вот с ним я еще не определилась.
– С ума сошла? – шикнул на меня Орвин. – Вот ты что сейчас делаешь, а? Ты что, не понимаешь, что по-хорошему я просто обязан побежать к канцлеру и доложить об этих твоих словах?
– Пф! – Я фыркнула и выпятила грудь. – Ну и беги.
– Да, знаю, слышал, – отмахнулся он. – Жизнью ты не дорожишь, а в тюрьме долго не задержишься.
Я забралась на диван с ногами и обхватила руками колени.
– Хорошо, что запомнил. Потому что это правда.
Орвин молчал, и через некоторое время я покосилась в его сторону. Брови принца были нахмурены, губы сжались в тонкую линию, а взгляд устремился в одну, ничем не примечательную точку.
– О чем думаешь? – полюбопытствовала я.
– О том, что ты рассказала. Эти женщины. Они, положим, преступницы, но их не приговаривали ни к чему подобному. К лишению свободы – да, но не к остальному. Это надо пресечь.
– И как, интересно знать, ты собираешься это сделать?
– Известное дело как. Отправить проверяющих.
– К прибытию которых все будет чинно и красиво. Заключенным даже клюквенный сок подадут вместо простой воды.
– Значит, внедрить людей так, чтобы об их задаче не догадались.
– Допустим. А куда? Во все тюрьмы страны? Ты хотя бы знаешь, сколько их? И потом, ну поймают они нескольких тюремщиков, ну выгонят. Думаешь, те, кто придет на их место, будут лучше? Систему не переделаешь.
– Еще как переделаешь, – возразил принц. – Если десяток-другой виноватых повесить, остальные очень сильно призадумаются.
Я приподняла бровь, склонила голову набок. Все может быть, ваше высочество. Если вы действительно надумаете проводить такие реформы и это не более чем минутное воодушевление… Возражать я, во всяком случае, не стану. И вздернутых мне будет не жаль. Но вслух я сказала:
– Лучше было бы их обесчестить.
– В наших законах не прописан такой вид наказания, – едко напомнил Орвин.
– Жаль.
– И потом, пожалей палачей. Бедняги не нанимались на такую работу. Скажи, – он сменил тон, внезапно посерьезнев, – а этот… Итан Ритрей разорвал помолвку после всего, что ты описала?