Семь кругов яда (СИ)

- Так чего же ты ее не ешь? – удивилась я, с подозрением глядя на мужика, который умеет готовить. Где-то редакторы Красной Книги задергались и занервничали, ибо им не терпелось внести на золотые страницы еще одно имя мужика, который не умрет от голода рядом с холодным супом, стоящим на плите. 

- Ее цве-е-еточек ест! – огрызнулись мне, отворачиваясь. – Иди от сю-ю-юда! Не меша-а-ай! 

Повисла тишина. 

- Чего? – тихонечко переспросила я, скептически поведя бровями. – Ты хочешь сказать, что…

- Отойди к двери-и-и, - заметил Эврард. – Я брошу в тебя книгу-у-у о я-я-ядах, противоядиях и первых симпто-о-омах. Будешь прораба-а-атывать… В нашем дружном коллекти-и-иве, это неотъемлемая ча-а-асть корпора-а-ативной культуры! 

- Корпоративной культуры? – переспросила я. Ах да, забыла. У него же есть зеркало, через которое можно видеть все, что происходит в нашем мире. 

- Пошла во-о-он! Иначе я разозлюсь еще сильне-е-ей! – крикнул Эврард, нахмурившись. – Я кому сказа-а-ал! Я тебя сейчас убью на ме-е-есте! Считаю до тре-е-ех! Ра-а-аз! Я не шучу! 

Так нечестно! За это время я даже не успею добежать до двери! 

- Два-а-а! Цве-е-еточек, не выводи меня! – на меня смотрели со всей усталой суровостью, готовя в руке какой-то сгусток зеленого света. – Три-и-и! 

Я бросилась, но не к двери, а нему, обнимая его, как родного, в тот момент, когда с пальцев слетело заклинание и врезалось в стену, выжигая в обоях огромную дыру. 

- Бессовестный цвето-о-очек! – ругали меня, на чем свет стоит, обнимая двумя руками.  –  Рабо-о-отай на со-о-овесть!

- А я что? Плохо работаю? - пробурчала я, чувствуя, как чужие руки обнимают меня за плечи. Мне не хотелось думать в этот момент ни о чем. 

- Я сказал, что рабо-о-отай на совесть! Купишь со-о-овесть, отчитаешься! Пошла во-о-он! – кричали на меня, обнимая и не отпуская. – Бессовестный цвето-о-очек! 

- Сандал? – спросила я, вдыхая чужой запах, пока надо мной бушевала гроза.

- Санда-а-аль, которым я в тебя запущу-у-у, если еще раз так сде-е-елаешь! – тяжело вздохнул Эврард, обнимая меня за плечи. – Ла-а-адно, мне нужно рабо-о-отать! Будешь меша-а-ать, поставлю в угол! 

- Ты хоть поешь, - вздохнула я, чувствуя, как меня отстраняют. – И поспи…

- Пото-о-ом! Все пото-о-ом! – ответили мне, забирая у меня из рук мои бумаги. 

Я пошла к двери, стараясь не оглядываться. Охрана смотрела на меня, как на последнего героя, которого уже не чаяли увидеть живым. Сделав несколько шагов по коридору, я почувствовала, что мне нехорошо. Я покраснела от удушающего жара мучительного стыда за свой поступок. Как я могла? Это же неправильно! У меня есть муж… Ну почти муж… Я бы сказала, что без пяти минут и пяти лет супруг…  И тут я … бросаюсь на шею… Я ломала себе пальцы, кусала губы, стараясь не смотреть на тех, кто попадался мне на пути… Да как же так? Больше это не повториться! Никогда! Да!

Я пошла к двери, стараясь не оглядываться. Охрана смотрела на меня, как на последнего героя, которого уже не чаяли увидеть живым. Сделав несколько шагов по коридору, я почувствовала, что мне нехорошо. Я покраснела от удушающего жара мучительного стыда за свой поступок. Как я могла? Это же неправильно! У меня есть муж… Ну почти муж… Я бы сказала, что без пяти минут и пяти лет супруг… И тут я … бросаюсь на шею… Я ломала себе пальцы, кусала губы, стараясь не смотреть на тех, кто попадался мне на пути… Да как же так? Больше это не повториться! Никогда! Да!

Пока я сидела и высчитывала, как отбелить репутацию нашего многострадального, но пока еще не такого многочисленного, как хотелось бы мне, общества с органической неперевариваемостью к конкурентам, мое воображение рисовало идиллическую картинку. Я прямо видела чистеньких, отмытеньких, побритеньких и напомаженных принцев, в белых костюмчиках с расчёсанными волосами и добрыми взглядами на одухотворенных лицах. Вежливые до по носу канделябром, учтивые, как выходцы из светского общества… Да… 

- Интересно, - улыбнулась я, закусывая губу и смущаясь. Моя рука рисовала знакомые черты и модель сюртука с воротничком стоечкой. Картинку я украсила короной, для которой придется слегка приподнять потолок, ибо не царское дело – наклоняться, а потом, тихонько хихикнув, задумалась.

- Белые тапочки рисовать? – спросила я у «портрета», который имел все шансы взять почетную грамоту на любой выставке детсадовского творчества и гран-при на фестивале современного искусства.

- Рису-у-уй! – послышался голос, заставив меня вздрогнуть. Перед глазами промелькнула зеленая бабочка. – Желательно мя-я-ягкие и пуши-и-истые. Чтобы было чем в тебя запустить, бессовестный цвето-о-очек. 

Я, конечно, не сомневалась в том, что из всего мягкого и пушистого, что есть у Эврарда, единственными, кто претендовал на это почетное звание, были только тапочки. Точно так же я не сомневалась в том, что в списке вещей, которые в меня еще не летали, тапочки займут почетное место.