Семь лепестков

Альперович протянул руку к букету искусственных цветов, стоящих на столе и вытянул стебель с полураскрывшимся пластмассовым бутоном. Женькиными ножницами он аккуратно срезал все лепестки, кроме трех и протянул покалеченный цветок ей.

— Ну, давай, — сказал он.

Женя пожала плечами. Взяв у Альперовича ножницы, она надрезала лепесток и скороговоркой пробормотала про себя: «Летилетилепесток…бытьпомоемувели». Дернув, она отделила пластиковый обрывок от черенка и бросила на пол со словами:

— Вели, чтобы все вернулось назад.

Потом, наподдав лепесток носком туфли, она улыбнулась, словно сама не веря в то, что все происходящее имеет хоть какой-то смысл.

— Прекратите мусорить, — закричала из-за стойки буфетчица, — пришли, ничего не съели, а цветы ломают.

— Пойдем отсюда, — сказала Женя.

— Иногда хочется, — заметил Альперович, вставая, — позвонить ее начальнику и сказать, чтобы выгнал ее к ебеной матери. И ведь я знаю, что я смогу так ему сказать, что он выгонит, — он вздохнул, — но ведь не буду я этого делать. Поэтому у нас всегда и будет совок.

Дождь кончился, и гром громыхал уже где-то вдалеке. Они вышли на улицу. Оторванный лепесток остался лежать на грязном полу хинкальной.

Утром, по дороге от Романа к метро, Антон привычно думал о том, какая все-таки гадость алкоголь. Каждый раз, когда он видел людей в утреннем похмелье, он размышлял о том, насколько преступно продавать алкоголь, запрещая траву. Кто бы стал пить, привычно рассуждал Антон, если бы марихуана была легализована и продавалась на каждом углу? Ни похмелья, ни запоев. Лигалайз нужен не тем, кто курит, а тем, кто пьет. Только марихуана может спасти алкоголика. Впрочем, говорят, еще калипсол хорошо помогает.

Антон постарался как можно скорее покинуть квартиру Романа, оставив того мрачно сидеть на кухне с бутылкой утреннего пива.

— Надо сходить за водкой, — угрюмо говорил он, — потому что лучше всего похмеляться тем, что пил вечером.

Все-таки никакого сравнения с травой, думал Антон. Жесткий и мерзкий отходняк. Хуже, вероятно, только от героина. Но, слава Богу, хотя бы этого опыта у него никогда не было.

В метро он перебирал все вещества, которые ему приходилось пробовать в своей жизни. Да, от перуанского Сан-Педро рвало прямо в процессе приема, от калипсола казалось, что сердце выскочит из грудной клетки, под кислотой он однажды подумал, что разучился дышать. Даже под травой его пару раз вытошнило — вероятно, в неблагоприятные дни. Но, как правило, наутро он чувствовал себя всего лишь немного сонным и уставшим — ничего подобного алкогольному похмелью, этому облому без кайфа, ему испытывать не приходилось.

Страшно хотелось дунуть. Дома у него был заныкан кропаль гашиша, но до дома надо было ехать через весь город. Между тем, Антон уже неделю собирался заехать в книжный на Лубянке, где по слухам появился новый том Кастанеды. Трава не вызывает зависимости, подумал он, значит, я спокойно подожду до вечера. Сначала куплю книжку, а потом уже поеду домой. Тем более, что кропаль был все равно несерьезный и лучше было бы домой не ехать, а позвонить дилеру Валере и взять у него грамма три… или еще лучше — стакан шишек.

Антон нашел телефон-автомат и набрал валерин номер. Дома никого не было, и он подумал, не сбросить ли сообщение на пейджер, но в последний момент сообразил, что неясно, куда Валера будет перезванивать. Деловым в этом смысле было не в пример легче: у них были мобильные телефоны. Но, с другой стороны, они ничего не понимали в наркотиках, кроме, разве что, кокаина. Может стоит попробовать коксу сейчас, подумал Антон, когда у меня много денег? Впрочем, нет. Все, что он слышал, убеждало его, что игра не стоит свеч. Лучше все-таки взять кислоты и потратить на нее все выходные. А для быстрого и жесткого прихода всегда можно съесть в LSDance две или даже три таблетки «экстази».

Без травы мир был какой-то не такой. Антон помнил, что существует множество оттенков зеленого, и умел ими наслаждаться, гуляя по городу. Он помнил, что поезда в метро подобны чудовищам, способным испугать или подарить силу. Даже то, что время между станциями бесконечно растяжимо, а лица прохожих воистину прекрасны, он твердо знал. Но сейчас эта память и это знание оставались абстрактной памятью и абстрактным знанием — словно он прочитал об этом в книге, а не испытал когда-то сам. Это были пустые, мертвые слова — и чтобы они стали плотью, надо было пыхнуть.

Он вышел на «Лубянке» и еще раз позвонил Валере. Дома все еще никого не было, и Антон начал волноваться. «Может, пойти к первой аптеке и чего-нибудь взять там?» — подумал он. Калипсол наверняка должен был быть — но чтобы вмазаться, пришлось бы все равно ехать домой. А если добраться до дома, то можно было и дунуть. К тому же, последнее время его совсем уже не тянуло на калипсол. Сколько же можно умирать, в конце концов!