Семь лепестков зла

Но его никто не убил, сам он умер. И Влад сам разбился. Странно, нелепо, но признать факт свершившимся придется. И сбежал он от дома Рыковых в дикой спешке, видимо, потому, что его засекли. И это самое стремительное бегство стоило ему жизни.

Тогда что же она хочет?! Что пытается отыскать?! Какой состав преступления?! Его же нет. Или есть? Нравственное падение ведь не преследуется, если оно не влечет за собой никаких последствий, способных навредить другим. А Настя…

Она же никому, кроме себя, не вредила. Да и не вредила она себе. Вполне довольной и удовлетворенной выглядит. Нравственность – не ее конек.

У Иванцова вдруг резко изменился взгляд – из снисходительно-жалостливого вдруг превратился в томно-поплывший. И руки принялись гладить ее чуть тверже и настойчивее, и сам он пересел ближе.

– Сережа! – Альбина прогнулась назад, пытаясь улизнуть от его рта, пробирающегося к ее шее. – Давай не сейчас, а?

– Угу… – он будто не слышал, пододвинувшись к ней вплотную. – Хорошо… Угу…

– О боже! – Она зажмурилась от его дыхания, защекотавшего ее ухо, опустилась на подушки. – Какой же ты… Столько дел…

– Согласен. Мы все успеем! – Он взглянул на нее коротко и жадно, стянул с нее футболку, потянул пижамные брюки. – Но сначала самое главное дело. Одно… Самое главное… Иди ко мне…

Глава 16

Мария Ивановна Скобцова, на самом деле никакая не Скобцова и даже не Воронова, как по прежнему паспорту, и даже не Алымова, как по паспорту перед Вороновой, а Хлебникова, и даже не Мария, а Татьяна, но все же Ивановна, с тоской смотрела на спящего мужчину.

Господи!!! Господи, если ты есть, а если нету, то кто то другой – более властный и сильный, – наставь ее на путь истинный!!! Хотя бы теперь наставь!!! Что с ней происходит?! Что происходит с ней – гадкой, циничной, расчетливой, кровожадной, безжалостной?! Она же всегда была именно такой! И это не вызывало у нее к себе отвращения! Ей все это нравилось!

Что же теперь?! Почему она так размякла?! И из за кого?! Из-за этого жирного тюленя, занявшего две трети их общей койки?! Он же…

Он же храпит, чмокает во сне! Когда поворачивается, то стонет паркет под ножками кровати! Он же жрет безобразно! Все подряд и очень много! У него тяжелая походка, неуклюжая старческая фигура. Громадный нос. Не нос – клюв!

Что она, дура старая, в нем нашла?! Почему ее угораздило влюбиться именно в него??? Без памяти, без оглядки! Потому что он сильнее? Потому что беспощаднее, чем она? Потому что властнее, кровожаднее?! Господи, за что???

Мария вздрогнула, произнеся настырно вслух – люблю.

Она это сказала?! Она только что это сказала?! Она – пользующая как захочется молодых самцов? Она – способная подмять под себя одним кивком красивых, энергичных, сексуальных – вдруг оказалась во власти этого жирного упыря?!

– Это невозможно, – едва шевеля губами, шепнула она с горечью. И тут же ее следующие слова догнали первые. – Но это так!

Она влюбилась!!! Влюбилась в своего Володечку-Владечку – толстого, неуклюжего, старого сластолюбца. Влюбилась, как кошка! Выгибала спину, когда ему хотелось. Улыбалась, когда он требовал. Слушалась во всем. Выглядела вполне счастливой и довольной жизнью. И не потому, что притворялась, чтобы провернуть очередное дело, о котором твердила Насте, Дэну и Толику.

А потому, что дела то никакого изначально она и не планировала, вот! Потому что влюбилась, кажется, в этого тюленя еще когда Виталик был жив! Только не понимала тогда, с чего так сладко щемит все тело, когда она говорит с этим увальнем.

Случайно попала как то в их перебранку в ресторане и приняла потом сторону Володечки. Он высказал ей признательность. Перезванивались кое как. Пару раз пообедали. А когда Виталик с их помощью откинулся, то Володечка проявил чудеса настойчивости, и вот…

И вот она сидит, старая ведьма, как называл ее всегда Дэн, в предутренней тишине спальни. Смотрит, как спит ее Володечка, слушает его оглушительный храп и считает себя самой счастливой и самой несчастной женщиной на свете.

Почему сейчас?! Почему не раньше, когда она была молода и энергична? Почему именно тогда, когда она собиралась все в этом городе подчистить, свернуться и убраться восвояси?! Почему ее накрыло с такой силой, что она готова пожертвовать кем угодно, даже Настей!!!

Вспомнив о дочери, Мария сморщилась, как от зубной боли.

Вот уж никогда не думала, что ей придется жалеть о том, что не убрала ее с глаз долой куда нибудь подальше и пораньше. Капризничать вздумала, шалава! Володин друг ей, видите ли, не нравится! Рыдает в голос, жалуется, истории немыслимые придумывает, показывает какие то синяки, ссадины! Утверждает, что это он ей ставит. Что он самый настоящий садист!

– Потерпишь, – стараясь быть сдержанной, отвечала до вчерашнего вечера Мария дочери. – Бог терпел и нам велел. Он скоро свалит за границу, тогда и…

Но потом Настя возьми и брякни, что позвонит Дэну, все ему расскажет и убежит с ним в дальние страны.