Семь ликов Японии и другие рассказы

Когда самолет перестал прыгать по посадочной полосе, мы какое-то время оставались сидеть. Все испытания были позади, но своим ногам мы все еще не доверяли. Снаружи подкатили трап; Луи отказался от предложенной ему в помощь руки. Внизу они встречали нас втроем, с Браухли во главе, полы пальто разлетались на сильном ветру. Двое мужчин припустились рысцой в погоню за шляпой министра, прыгавшей большими скачками по взлетной полосе. Я наклонился, чтобы завязать шнурок.

В этот момент это и произошло: из-за железных решеток, ограждавших взлётную полосу, вырвалась женщина и кинулась в объятия министра.

– Луи! – закричала она, – Луи! – и зарылась лицом в его плечо.

Меня словно парализовало. Да и остальные господа оцепенели от удивления и даже забыли про шляпу.

Я стоял достаточно близко и видел все, что происходило с Луи.

Он не оттолкнул женщину. Он буквально вцепился в нее, вдавив ей пальцы в лопатки. Она была еще меньше ростом, чем министр, и почти слилась с ним. Он укрыл ее своим плащом. Возможно, это было рефлекторное движение. Но телохранитель обязан смириться и с этим. Кем бы ни была эта женщина, руки министра признали ее.

При этом с Лиссабона он не прикасался ни к одной женщине, это я знал.

Весь комплекс зданий скрывался в темноте, за исключением фасада, светившегося сине-голубоватым стеклом, словно аквариум; до нас доносились оттуда обрывки жалобного пения. Это был зал транзита, превращенный в зал для задержанных, откуда, как теперь известно, вырвалась эта женщина. Она спряталась за решетчатыми щитами, служившими защитой от выброса струи из реактивного сопла. Blast fences[47]. Для неопытного глаза они смотрелись как противотанковые заграждения.

Задним числом все умные. Но пара-то словно застыла в объятии, причем так надолго, что и другие мужчины отвернулись, из скромности или от робости – Браухли, без сомнения, оробел.

Три лимузина стояли наготове. Министр схватил женщину за руку и потащил ее к первой машине; водитель распахнул дверцу. Я занял место на переднем сиденье. Шофер ждал приказа.

С заднего сиденья не раздавалось ни звука. Только сильный теплый ветер хлестал по машине, она даже покачивалась.

Я включил внутренний свет в салоне и обернулся. Мужчина и женщина сидели теперь настолько отдалившись друг от друга, насколько это было возможно. Министр закрыл глаза. Казалось, он мертв.

Женщина положила руку на лицо, ее лоб и щека были изуродованы шрамами; широко открытые глаза смотрели не мигая.

Я схватил микрофон.

– Господин министр? Луи? – прокричал я через пуленепробиваемое стекло. Он открыл глаза. Их выражение нельзя было идентифицировать, но я никогда не видел его таким беспомощным.

Потом он закричал:

– Аla securitе! Allez! Allez[48]!

Водитель не понимал по-французски. Однако тут же нажал на газ. Женщина всем корпусом рванулась к двери. Но не смогла ее открыть. Министр накинулся на нее. Я потребовал остановить машину, но водитель проигнорировал мое требование. Он резко крутанул руль, колеса взвизгнули, машина обогнула решетчатые щиты и понеслась к освещенному зданию аэропорта. Другие лимузины, подпрыгивая на неровностях, последовали за ней. Пара на заднем сиденье беззвучно боролась, только министр время от времена издавал визгливые вопли, когда женщина впивалась ему большими пальцами в глаза, но он не выпускал ее из своих цепких рук.

По фасаду здания вспыхивал кругами синий свет, выла сирена, охранники, с автоматами наперевес, выскочили из здания. И остановились в неуверенности, то ли немедля брать штурмом подъехавшую машину с министром, то ли предусмотрительно уйти в укрытие. В этот момент, который, казалось, длился целую вечность, я увидел на капоте маленькие флажки, упрямо торчавшие на ветру, – венок из звезд и другой, со швейцарским крестом. Тут я выскочил из машины, и как раз вовремя, успев еще подхватить вывалившегося из дверцы министра. Платье, за которое он крепко держал женщину, было разорвано, и она выбежала на площадку с развевающимися на ветру клочьями одежды. Но далеко она не ушла. Возле здания аэропорта вспыхнули прожектора, поискали и скрестили на ней свои лучи. Она уже изворачивалась в руках двух сотрудников спецслужб. Когда ее оттаскивали назад, она билась и извивалась, словно рыба, а третий человек, бежавший рядом, пытался прикрыть клочьями одежды ее бедра. Жалобные звуки левантийской мелодии доносились сквозь дверь, в которую она упиралась изо всех сил. Когда же ее наконец оторвали от двери, она издала громкий протяжный крик, который из-за стеклянных стен здания показался значительно более робким и смешивался со всхлипывающими звуками поющего голоса.

Луи откинулся к спинке заднего сиденья, а я все еще придерживал дверцу машины. Он даже не взглянул на меня. В этот момент я понял, что уже уволен.

Браухли тоже игнорировал меня, когда склонился над министром.

– Вы ранены? Позвать врача?…

Луи затянул галстук над разорванным воротничком. Он даже не отмахнулся. Только хрипло спросил:

– Как могла эта особа покинуть здание?