Семь месяцев бесконечности

Такая морозная погода придала нам резвости, так что к перерыву мы прошли 26 километров. Но после полудня поднялся ветер, поземка стала на наших глазах заметать след, и идти по нему стало трудно из-за ухудшившегося скольжения. Я выбрался из колеи и пошел рядом с трассой. Джефовская упряжка последовала моему примеру, остальные пока держались в колее. Темп движения заметно упал. Около вехи номер 76 мы нашли оставленный ребятами склад с собачьим кормом, забрали ящики и двинулись дальше, однако, несмотря на резвое начало, нам не удалось сделать сегодня 50 километров, и мы прошли всего 48! О такой скорости раньше можно было только мечтать, а сегодня она уже кажется низкой. Но, естественно, это не повод для расстройства, ибо, как любит повторять Этьенн: «Не старайтесь быть все время отличными, будьте просто хорошими!» Подобные переходы с полным основанием позволяли нам считать и себя, и собак хорошими и даже очень. На связи Уилл попросил меня сказать нашим коллегам из «Траксантарктики», чтобы они держались поближе к нам, ибо следы заметает. Я аккуратно уговорил Уилла не делать этого, чтобы не смазывать концовку путешествия. В конце концов есть след — хорошо! Нет следа — хуже, но не смертельно: прошли же мы уже 4500 километров без следов и трасс, стало быть, и оставшиеся 1500 пройдем. Уилл согласился. Сегодня вечером поступил заказ на ремонт примуса в палатке Кейзо и Дахо. Я пришел к ним в палатку со своими знаменитыми пассатижами сразу после того, как мы с Джефом построили нашу пирамиду. Через десять минут генератор был сменен, и сейчас я слышал через стенку своей палатки голос Кейзо, демонстрировавшего пришедшему с гляциологических раскопок профессору работу примуса на разных режимах и восторженные отзывы заиндевевшего гляциолога. Это было приятно. Что ни говори, а именно примус, его хорошая и надежная работа во многом определяют наше настроение в этой экспедиции. Лагерь в координатах: 76,6° ю. ш., 102,0° в. д.

27 января, суббота, сто восемьдесят шестой день.

За ночь ветерок с поземкой доделали свое белое дело и окончательно замуровали следы от саней «Траксантарктики», и нам пришлось идти рядом со следом по целине. С утра ясно, минус 44 градуса, но уже через два часа после выхода ветер усилился до 8–10 метров и зашел с юга, началась поземка, и видимость упала до одного километра. На собак такая погода, очевидно, навеяла грустные воспоминания, и потому они шли не спеша, уныло уткнувшись мордами в снег. В середине дня забастовал Кука. Он упал в снег и отказался идти дальше, остальные собаки буквально волокли его по снегу. Я давно, уже второй год, знаю эту собаку и знаю, что среди многочисленных тактических уловок, применяемых иногда собаками, чтобы хотя бы на время отделаться от опостылевших постромок, явная и открытая забастовка — для Куки одна из самых излюбленных. Помню, как во время тренировки на ранчо Уилла в марте 1988 года Кука вот так же дерзко и нахально забастовал, когда упряжка Кейзо остановилась посредине озера, через которое проходила наша тренировочная трасса. Нарты провалились в снежницу, и собаки никак не могли стронуть их с места. Я шел следом и решил помочь Кейзо. Обогнув его упряжку по прочному льду, я вышел вперед и остановился метрах в тридцати впереди. Привязав к своим нартам конец длинной веревки, я протянул ее к упряжке Кейзо и привязал за доглайн, как раз рядом с Кукой, работавшим в то время вожаком. Кука совершенно безучастно следил за моими приготовлениями, поскольку, как я думаю, уже давно решил для себя, что лично он делать ничего не будет. И точно, несмотря на то что мы с Кейзо чуть ли не надорвали глотки, одновременно командуя обеим упряжкам: «О'кей! Оп! О'кей! Оп!», Кука даже не стал создавать видимости, что тянет постромки, а просто лег в снег и, естественно, уложил всех остальных собак. Помню, как я тогда рассвирепел, и было от чего. Перебегая между двумя упряжками по колено в насыщенной водой снежной каше и срывая до хрипоты голос, я просто приходил в неистовство, видя такую пассивность вожака. Я распряг его, чтобы он своим гнусным поведением не разлагал остальных, и, как следует выпоров, привязал к стойке своих нарт. Помню, как меня удивили тогда его апатия и полное безразличие в сонных глазах, несмотря на полученную нахлобучку. И вот сейчас этот забастовщик, этот неудавшийся отец, этот лохматый субъект, никогда не выходящий из состояния летаргического сна, опять взялся за старое. Допускаю, что у него были на это сейчас более веские, во всяком случае, видимые причины — не до конца подлеченные лапы, но ведь у многих наших собак лапы были в таком же состоянии, однако никто из них не забастовал так открыто. Приняли решение сдать Куку на сани «Траксантарктики».