Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Офонас о себе ведает, что писания его совсем не таковы, каковы надобно писать; не таковы... И не то чтобы просты больно, а пишет Офонас не как должно...

«...А месяць светит, и царь нас видел, и татарове нам кликали: «Качьма, не бегайте!» А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом... А нас отпустили голыми головами за море... И пришли есмя в Дербент, заплакавши. А мы поехали к ширъванше... И он нам не дал ничего... И мы, заплакав, да разошлись кои куды... И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги... А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку... Пути не знаю, иже камо пойду из Гундустана... А жити в Гундустани, ино вся собина исхарчити, занеже у них всё дорого: один есми человек, ино по полутретью алтына на харчю идёт, и вина есми не пивал, ни сыты... Хлам мой весь к себе възнесли на гору, да обыскали всё — что мелочь добренькая, ини выграбили всё...»

Не умеет Офонас плести словеса по-учёному, мало учен. А пишет как есть; какие слова найдёт, чтобы в словах этих сказать, каково видел...

Офонас пишет:

«Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара».

* * *

Горы — Западные Гхаты, а на склоне горном — город Пали. А от Пали идёшь — город Умри, на реке Сина, от Пали к северо-востоку, по другую сторону Западных Гхат. Офонас решил пояснить, что Умри — «то есть город индейскый». А писал Офонас все слова в одну строку без промежутков, и заглавных буквиц не ведал, писал все буквы в одну меру. Потому возможно было бы тому, кто читать станет, подумать, будто приказывает, призывает Офонас на языке русском:

   — Умри, мол, умри!..

Помереть, значит, призывает...

И, стало быть, Офонас думал о читателе своём, коему откроется новое из всего писания Офонасова. Офонас не хотел, чтобы читатель его путался в словах... Тревожился о читателе возможном?.. Или — и оно, пожалуй, вернее — опасался, боялся этого читателя — дьяка... Офонас ведь писал, чтобы оправдаться; его ведь уже полагали виновным; а виновен был он в том, что слишком далеко ходил и... возвратился!.. Но покамест писал, Офонас уходил в писание своё, искал слова, и ему было хорошо; но вдруг вспоминал, что ему должно оправдываться, и тогда напрягался, пугался, опасался... Вот так подумают, будто Офонас пожил в каком-то смертном городе страшном да и сам набрался ведовства да неверности... И Офонас пояснял старательно, что совпадение звучания двух слов — названия гундустанского города и русского призыва помереть — случайно...

Добрался Офонас в город Джананагар[118], что означало на гундустанском наречии — «Старый город».

Купцы поклонились Асад-хану, которому спустя, быть может, одно десятилетие отрубили голову, потому что Махмуд Гаван, великий везир, покровитель был его. А зарубили Мухмуда Гавана, так и Асад-хана казнили.

А тот Махмуд Гаван был купец из купеческого рода; а говорил будто, что из княжеского, и будто бы его родичи разорились, и потому пришлось купечествовать. А сами все были родом из Гиляна. А тот Мухмуд Гаван приехал в морской город Дабхол, а оттуда поехал в Бидар, а там важным лицом сделался при шахском дворе. А тот шах был — Ала-ад-дин Ахмед-шах[119]. А царство-шахство то было Бахманидское. А Махмуд Гаван был их полководец, и того шаха, к коему первому явился, и всех шахских сыновей. И двадцать лет Махмуд Гаван воевал. А правил шах Мухаммед, парупок. А всё царство поделил Махмуд Гаван на четыре княжества, и зовутся княжества те «тарафами»; а после поделил те четыре тарафа ещё на четыре, и сделалось восемь всего. А Мелик Хасан был правитель одного такого малого княжества. И Мелик Хасан оглавил всех, что были в заговоре против Махмуда Гавана. А когда случилось то, уж Офонаса не бывало в Хундустане. А случилось, что молодому шаху Мухаммеду подмётное письмо кинули. А в том письме будто Махмуд Гаван звал правителя Ориссы завоевать Бахманидское шахство. А сам Махмуд Гаван будто шахом умучен до последней крайности; и только того и хочет, чтобы шахскую власть свалить. А на том подмётном письме была привешена печать Махмуда Гавана с его же тугрой. А ту печать отдал Мелику Хасану один раб Махмуда Гавана, подкупленный. А Махмуд Гаван предстал перед шахом и говорил так:

   — Печать моя, вижу; но письма я не писал!

А тут молодой шах махнул рукой палачу придворному, наготове стоявшему. А вышел молодой шах из покоев своих, где пиршествовал. И, махнув рукой палачу, воротился на пир. И великий советник-везир был тотчас же в зале казнён. А тот Асад-хан рядом с ним был. И также казнили и Асад-хана. А стали править разные наместники, и скоро шахство Бахманидское распалось и были завоёваны владения шахские другими правителями земель Хундустана. А видел Офонас того Асад-хана многажды и многажды слыхал о Махмуде Гаване, которого по титулу его называл в своих писаниях великим советником — мелик-ат-туджаром.