Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

   — Словами нашего пророка Мухаммада скажу тебе: «О вы, которые уверовали! Не делайте тщетными ваши милостыни попрёком и обидой, как тот, кто тратит своё имущество из лицемерия перед людьми и не верует в Аллаха и последний день. Подобен он скале, на которой земля: но постиг её ливень и оставил голой. Они не владеют ничем из того, что приобрели: ведь Аллах не ведёт прямым путём людей неверных[24]!»

Офонас осмелел совсем, согретый благоволением знатного.

   — Я верен своей вере, — говорил.

   — Ты умеешь быть храбрым. Это хорошо. Выслушай ещё слова пророка Мухаммада о храбрости: «О те, которые уверовали! Когда вы встретите тех, кто не веровал, в движении, то не обращайте к ним тыл. А кто обратит к ним в тот день тыл, если не для поворота к битве или для присоединения к отряду, тот навлечёт на себя гнев Аллаха. Убежище для него — геенна, и скверно это извращение[25]!» Что можешь сказать ты?

Офонас пытался вспомнить нечто очень разумное, но сказался устами лишь тропарь[26] Спасителю:

   —  «С вышних призирая, убогия приемля, посети нас озлобленныя грехами, Владыко всемилостиве. Молитвами Богородицы, даруй душам нашим велию милость».

Перевёл, как мог.

   — Это не довод в нашем с тобою прении, — заметил Микаил странно задумчиво.

   — Я не смею спорить с вами, я лишь придерживаюсь той веры, которую знаю с детства своего. — Офонас вдруг понял, что отвечает с чувством достоинства; прежде он за собою не ведал подобного чувства.

   — Ты хорошо говоришь; я не ошибся в тебе, — улыбнулся сын шейха. — Будем теперь беседовать о чём-нибудь забавном, да простит нас Аллах! Ты, должно быть, принял меня за ловца скворцов или игрока в орехи — «герду баз». Ты видел, как я смотрю на пляску нагих юнцов...

   — Я видел пляску, но я не видел вас. Лишь сияние я увидел; нет, не увидел, но почувствовал. И то сияние были вы. Мне и в мысли не может прийти дурное о вас!..

   — Я понимаю, ты не стремишься льстить мне, ты говоришь правду о себе. Но всё же ты поверь мне, я не охотник до любви мальчиков, но и не ради любви продажных девушек старухи Офтоб я пришёл в тот дом грязи и порока, где встретил тебя. Ты хочешь знать, зачем же я пришёл туда? Скажи мне, что у тебя есть желание узнать. После того как я услышу твой голос, подтверждающий твоё желание узнать причину моих поступков, мне легче будет говорить о себе...

Офонас внезапно всем своим существом ощутил некую целенаправленность жизни, своей и чужой. Прежде он жил как жилось, как положит Господь на душу. Ныне вдруг явилось ощущение странной цели. В жизни трепетала загадка. Жизнь могла идти не бессмысленно, но во имя загадки, во имя разрешения задачи. Задача могла быть совсем простой и ясной, простой человечески и всё же загадочной...

   — Да, я хочу узнать причину ваших поступков, господин. Я желаю узнать. Я очень хочу узнать...

И на этот раз Офонас-Юсуф сказал правду...

   — Меня мучит тоска, — продолжал говорить Микаил. — Старый слуга Хамид-хаджи, который вырастил меня, знает причину моей нынешней тоски, толкающей меня на эти странные поступки, недостойные меня по сути. Мне ли являться в низкопробный дом порока, мне ли вступать в дружбу с тобой! Но я рад встрече с тобой. Ты чужой, чуждый, новый в моей жизни. Я хочу поверить тебе мою жизнь, хочу говорить о себе... — Микаил, не вставая, чуть подался к своему собеседнику, затем откинулся к стене и распрямился ещё более; как бы тянулся вверх, не вставая...

   — Я весь — слух, — отвечал Офонас-Юсуф.

* * *

Микаил начал рассказ от своего первого детского воспоминания, каковым явились похороны его старшего брата. Долгое время не знал Микаил, отчего умер его брат. Труп омыли тёплой водой и натёрли благовониями. Мёртвого обернули белым саваном и уложили на носилки, сделанные из необработанного дерева. Мужчины понесли носилки на кладбище рода и заложили могилу камнями. Все надели чёрную одежду, и плакальщицы оплакивали юного мертвеца семь дней. Правитель повторял первую суру Корана. Печаль опустилась на кровлю и стены дворца, вошла как хозяйка в его залы и комнаты.

Меж тем Микаил, оставшийся единственным сыном шейха, вырастал храбрым, умным, щедрым и мужественным. Его учили владеть мечом и обуздывать необъезженных коней. Но отец взял во дворец учителей, которые научили мальчика письму и чтению, выучили красиво писать по-арабски и персидскими буквами; предоставили ученику старинные книги арабов и персов, а также обучили языку ромеев[27], и он сумел прочесть многие книги греков. Сам, без наставника, изучил он язык и грамоту латинов и читал и их книги. Умудрив свой рассудок, Микаил понял, что отец скрывает от него нечто. Мать также знала тайну, но не хотела открывать сыну. Наконец он сказал отцу и матери, что покинет дворец и владения предков, если не будет знать, что же сокрыто от него...

   — Многие знают во дворце, знает Хамид-хаджи, но я не знаю. Отчего? Я не достоин подобного знания?

Отец отвечал, что Микаил ещё слишком юн.

   — А знание это слишком серьёзно и тяжело. И потребует от тебя, именно от тебя, серьёзных и смелых действий.

   — Мне пятнадцать лет!..