ЛУЦИЙ. Димон рассказал сам. Днем раньше ему повстречался Иисус Назарянин, который спросил у него, есть ли что-то на свете, чего Димон желал бы сильнее, чем гибели Рима? Димон отвечал, что у него когда-то была невеста, которую обесчестил римский легионер. Она убежала от позора в пустыню и умерла там от жажды. И сильнее всего он желал бы увидеться с нею. На это Назарянин сказал Димону, что проведет его к
НИКОДИМ. Ты говоришь верно. Мне страшно.
ЛУЦИЙ. Мне пора. Ты можешь забрать тело, я договорюсь с прокуратором.
НИКОДИМ. Благодарю тебя… Как он угадал? Да, мне страшно! С той самой минуты, как утвержден приговор, все мое тело дрожит, словно это меня должны распять.
Входит Симон с мешком, не видя Плакальщицу.
Здравствуй Симон! Ты несешь из Храма ягненка?
СИМОН. Как же иначе, Никодим? Устал я – с раннего утра на ногах, чтобы попасть в Храм ради Пасхи: такая нынче толчея! Да еще духота! Уж скорей бы гроза…
НИКОДИМ. И ты сможешь сегодня есть заколотого ягненка? После того, что случится?
СИМОН. Иисус не раз был моим гостем, ты знаешь это! Он вылечил меня. В моем сердце – тяжкая скорбь, Никодим. Но мы не можем нарушить Пасху. Мы
НИКОДИМ. Я не смогу. Меня тошнит при мысли об этом.
СИМОН. Меня – тоже. Но что делать?
Проходит Стражник.
СТРАЖНИК. Канун Субботы! Канун Пасхальной Субботы! Канун Пасхи в Иерусалиме!
НИКОДИМ. Отдай ягненка кому-нибудь, кого не тошнит! Да вот хоть бы этому левиту!
СИМОН. Стой, левит! Возьми у меня ягненка ради Пасхи! Съешь его во славу Божию!
СТРАЖНИК. Я – служитель Храма и не испытываю недостатка. Но нельзя отвергать пасхального дара, благодарю тебя. Канун Пасхи в Иерусалиме!
СИМОН. Бедная моя Лия! Она огорчится из-за ягненка…
НИКОДИМ. Сдается мне, нынешняя Пасха будет нам сытной и без ягнят.
СИМОН. Лия этого не поймет. Прощай, друг мой Никодим.
НИКОДИМ.
Входит Иуда, не видя Плакальщицу и не заметив Никодима.
ИУДА. Страх… Страх!
НИКОДИМ. Ты опоздал. На Лобное Место несут только три столба.
ИУДА. Нет! Нет!! Я еще успею… Я должен успеть… спросить его!
НИКОДИМ. Господи! Господи!
Входит Савл, видит Плакальщицу, но не замечает Никодима.
САВЛ. Кто ты, тень? Ты пугаешь меня!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Я – никто и ничто. Я – пустота. Я – небытие. Тебе страшно?
САВЛ. Почему ты здесь?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Иерусалим сегодня – мой: город слепых и глухих. Нынче в нем столько страха и ненависти, что мне здесь уютно. Я даже могу помечтать о том, что существую сама по себе, что я – не призрак, рожденный человеческим малодушием.
САВЛ. Почему я