НИКОДИМ. А что, если дух в человеке столь могуществен, что и мертвого поднимает из гроба? Не окажется ли в нем достаточно силы, чтобы удержаться даже и в убитом теле, чтобы затем побороть его немощь и вновь заставить жить? Что, если так, Гамлиэль?
ГАМЛИЭЛЬ. Если дух столь могуществен, то это – не дух человека!
НИКОДИМ. Вот видишь! Но мы не можем признать никакое тело вместилищем Бога!
ГАМЛИЭЛЬ. Нет!
НИКОДИМ. И не нужно, Гамлиэль, и не нужно! Не нужно Богу входить в человека! Зачем?! Это человек должен подняться до Бога! Человек может родиться заново – от Бога!
ГАМЛИЭЛЬ. Этому научил тебя Иисус Назарянин? Мне жаль, Никодим, но…
Входит Луций.
ЛУЦИЙ. Приветствую мудрых правителей иудейских! Не объявлялся ли здесь Савл?
ГАМЛИЭЛЬ. Мы ожидаем его.
ЛУЦИЙ. Ожидаете ли вы взятия его под стражу?
ГАМЛИЭЛЬ.
ЛУЦИЙ. А я ожидаю. И с нетерпением!
НИКОДИМ. Что случилось, трибун?
ЛУЦИЙ. А вы не знаете? Вам, то есть, неведомо, что за стенами иерусалимскими только что забит камнями некто Стефан, из назарейской секты, а Савл надзирал за убийством?
ГАМЛИЭЛЬ. Стефан приговорен Советом, а Савл был хранителем одежд свидетелей.
ЛУЦИЙ.
ГАМЛИЭЛЬ. Такое право всегда
ЛУЦИЙ. То есть, в прошлый раз такой способ был бы недостаточно жесток?..
Входит Савл с охапкой разодранных туник; его конвоирует Плацид. Савл бросает одежды к ногам Луция.
САВЛ. Вот – доказательства законности казни, трибун! Центурион видел, он подтвердит, что это – одежды свидетелей. Эти люди разодрали их на себе, свидетельствуя виновность Стефана и свою готовность бросить в него камень!
ЛУЦИЙ. В чем обвинялся казненный?
САВЛ. В богохульстве! В богохульстве!! В богохульстве!!!
ЛУЦИЙ. Обвинений много. Есть другие?
САВЛ. Есть! Он говорил, что в Храме нет Бога, и поносил Совет Старейшин и первосвященника – это я слышал сам! И о нем свидетельствовали, что он грозил пришествием Иисуса Назарянина, который отменит Закон Моисеев и разрушит Храм!
ЛУЦИЙ. Что-то знакомое… Отчего ты не уедешь, Савл? Разве ты не скучаешь по родному Тарсу? Что тебя держит? Ты – не на службе, как я. Что ты делаешь здесь, Савл?.. Подними-ка то, что ты набросал тут, и следуй за мной.
ГАМЛИЭЛЬ. Что ты намерен делать, трибун?
ЛУЦИЙ.
ГАМЛИЭЛЬ. Я хотел спросить, что ты намерен делать с Савлом?
ЛУЦИЙ. Я – не законник. Пусть в претории разбираются с этими доказательствами.
НИКОДИМ. Зачем тебе Савл?
ЛУЦИЙ. Не я же буду предъявлять этот хлам!
НИКОДИМ. Я – член Совета Старейшин: я имею право предъявить одежды свидетелей. Позволь
ЛУЦИЙ. Как угодно. Мне все равно.
ПЛАЦИД.
САВЛ. Вот и подтверждение для сомневающихся! Иисус Назарянин – кумир язычников!
ГАМЛИЭЛЬ. «Сомневающиеся» – это, конечно, я! Я восхищаюсь тобой, мой мальчик, и не хочу ни в чем убеждать или разубеждать. Скажу лишь, что твоя неистовость может увести тебя на ложный путь. Заметь, ты все время ищешь подтверждений своей правоты!
САВЛ. Я подумаю над этим, равви. Но сейчас мне ясно одно: нельзя было отпускать Иоанна и Петра: они еще опаснее Стефана, только кажутся кроткими! Ни того, ни другого в Иерусалиме уже нет: они в пути, я вижу это! Они бегут туда же, куда и все их собратья – в Самарию и в Дамаск. Я отправлюсь в погоню! Я прошу, я умоляю: мне нужны письма к тамошним общинам иудейским – письма с полномочиями хватать всех, на кого я укажу!
ГАМЛИЭЛЬ.
Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Субботний покой в Иерусалиме! Субботний покой!»
САВЛ. Господи, даже Твоя Суббота не радует сегодня мое сердце, ибо она не дозволяет мне отправиться в путь немедля, чтобы поразить врагов Твоих!
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ШЕСТОЙ
Пятница седьмая