Семь почти счастливых женщин

Оля дёргалась и дрожала, она вернулась в заброшенный дом, в место, где произошло всё то, что осело в теле болью, то, что сформировало её жёсткий панцирь. В тот момент, когда руки Лейлы дотронулись до области паха, Оля почувствовала, как изнутри рвётся дикий вопль, который спустя несколько секунд сменился рыданием.

Оля чувствовала себя изрешеченным полотном, она была большой белой простынёй, в которой продырявили с десяток дырок, маленьких и больших. И она всю свою жизнь ходила с этими дырами и сама была такая же дряблая, ветхая и дырявая тряпка, распадающаяся на куски.

Оля находилась в пространстве тела, мыслей не было, были только чувства, словно она сама стала своим же животом, своей же грудью, своей же йони, своей же плотью. И всё её естество внезапно пронзила неистовая острая боль.

Вот она стоит на коленях, руки Лейлы опять на горле, вот она в том пустом доме, и её заставляют делать то, от чего она зажмурилась, чтобы не видеть, но всё равно продолжала ощущать ртом и горлом. Из груди вырвался дикий вопль, Олю скрутило пополам и вырвало. Она кашляла, её тошнило, и с тошнотой выплёскивались воспоминания, что так долго сидели в её теле.

Обида, стыд, ярость, ярость и ещё ярость, за то, что с ней сделали, за то, что разрушили её… храм.

Она чувствовала руки Лейлы, а в памяти всплывали другие, те руки, в тот день, которые жадно рыскали по её телу, сжимали, щипали, пошлёпывали, и не только руки, а всё то, что она чувствовала в себе и на себе тогда, в тот день, а потом и с другими мужчинами, но уже с её разрешения, но тем не менее её всё так же обдавало привычным чувством брезгливости и раздражения.

Бедное, бедное тело.

Оля кричала, вопила, дрожала.

Она не помнит, что было дальше, помнит только, что заснула, а когда проснулась, Лейла сидела рядом и держала её за руку. Оля помнит, как лились по щекам слёзы, и как Лейла вытерла их своей ладонью, и как потом Оля взяла Лейлину, теперь уже солёную от её слёз, руку и поцеловала.

Затем Лейла взяла маленькую арфу и дотронулась до её струн. Она запела нежную песню на санскрите, и, казалось, звуки её летели и садились Оле на плечи, как ручные птицы. Она могла приручить каждый звук, взять его, приложить к сердцу и впустить его внутрь.

Оля чувствовала себя по-новому.

Она была цельна, она была едина, её тело было словно заново собрано, дыры залатаны.

Оля чувствовала себя освобождённой.

Будто из неё достали огромный грязный сгусток, что засорял её «внутреннюю канализацию». Так происходило в Олиной квартире, когда время от времени в ванной застаивалась вода, она засовывала руку в трубу и доставала клок из волос, чтобы вода могла опять течь себе спокойно.

Оля сидела, дышала, и всё её тело наполнялось благостным ощущением теплоты.

А ещё она думала о том, что если бы она чувствовала себя такой же собранной, целостной в тот самый день, то наверняка могла бы распознать, что дрожь в теле, когда они садились в машину, не означала радость, не означала возбуждение, это был сигнал. Сигнал тела, что дальше его ждёт опасность.

Но Олю приучили с детства к терпению. Что, когда хочется в туалет, можно подождать, что, когда колготки чешутся, не надо их снимать. И она решила потерпеть и в тот вечер.

А в итоге…

В итоге она пропустила сигнал своего тела, который мог спасти её от насилия…

33 Лейла

Лейла зашла в комнату и закрыла за собой дверь. Не включая света, она открыла окно, села на широкий подоконник, вглядываясь в тёмное небо и вслушиваясь в ночные шорохи. Она пыталась унять дрожь в теле.

Лейла проводила сессию де-арморинга не первый раз. Наставник учил тому, что тот, кто делает де-арморинг, должен находиться в нейтральном состоянии наблюдателя. Она ни в коем случае не должна вовлекаться, не должна чувствовать чужую боль, не должна принимать чужие травмы близко к сердцу.

Но прямо сейчас она не могла понять, отчего её так мутит, словно она стоит на корабле в открытом море и прямо сейчас её…

Лейла выбежала в туалет и высвободила резко накативший поток тошноты. Она опустилась на пол и обхватила руками голову.

Ретрит, посвящённый сексу, даётся ей сложней остальных. Но она сможет. Раз она задумала, раз всё сложилось, то она доведёт его до конца.

Лейла легла на коврик в ванной и вспомнила месяц в Берлине, где она обучалась де-арморингу у редкого высококлассного специалиста.

В какой-то момент на сессии, где её Мастер, закончив работать с клиенткой с серьёзными детскими травмами, достав из тела жуткую память боли, связанную с насилием, дотронулся до руки Лейлы и произнёс: «Тебе нужен де-арморинг так же сильно, как ей, доверься мне». И предложил провести Лейлу по этому пути. И Лейле стало плохо.