Семь почти счастливых женщин

Анита смотрела поочередно то на выведенное на бумаге имя Регина, то на саму Регину. Регина была для неё бунтарём, она позволяла себе всё то, о чём Анита даже думать боялась. Регина была огнём, Анита мягкой и обволакивающей. Анита вспомнила, как в школе всегда были девочки, позволяющие себе больше, чем остальные. И эти девочки всегда вызывали в Аните зависть.

– Позвольте этому вашему новому персонажу, вашей тени, занять место в вашей жизни. Эта тень живёт с вами давно, просто сейчас вы дали ей имя.

Анита представила себя на мотоцикле, в Регининой косухе, свободно рассекающей по дорогам. Она встаёт, будит детей, нет, даже не будит, просто открывает дверь и включает музыку, может, даже тяжёлый рок. Дети сами встают, сами делают себе завтрак, а потом она отвозит их на мотоцикле в школу и детский сад. Вся эта сцена вызвала у Аниты дикий смех, и она, не сдерживая себя, рассмеялась.

– Почувствуйте вашу тень, чего вы бы хотели сделать, самое первое. Сделайте это прямо сейчас, – раздался голос Лейлы.

Анита внезапно поднялась и направилась к Регине, та сидела и записывала что-то на бумаге.

– Не дашь мне померить твою куртку?

Регина ухмыльнулась, поднялась, протянула ей куртку.

– Может, ты и на моём мотоцикле хочешь покататься? – хмыкнула она.

Анита надела и встала перед зеркалом на одной из стен. Сзади подошла Регина, она распустила ей волосы и засмеялась.

– Ну всё, твоя тень – теперь сплошной рок. – И Регина сделала пальцы «козой».

Анита смотрела на себя в зеркало. Она видела дерзкую, смелую, непокорную женщину. С ней, с этой наглой и дерзкой Анитой, никогда бы не произошло то, что случилось с Анитой. Никто бы не поднял на неё руку, не грозил бы отобрать у неё детей. Она отпрашивалась у Бруно на аперитив с подругами, просила «посидеть тихонько с девочками» или выпрашивала разрешение ходить на йогу, будто не имела на это право. Анита вспомнила свои утра, наполненные бесконечными детскими капризами и его мрачным настроением. Ощущение, что в ней включили программу «жена-мама» и это был единственный рабочий режим.

Впервые за долгое время – истории с Бруно, суда и всех тех страхов, которые она пережила, Анита чувствовала себя по-другому. Внутри поднималась злость, непокорность, словно косуха передавала Аните силу, которой обладала Регина.

Постепенно непокорность Аниты разрослась в волну чистого злостного бунта.

Почему, чёрт возьми, она позволяла так с собой обращаться?! Кто вообще сказал, что надо именно так?!

Она словно делегировала свою жизнь Бруно, отдала ему бразды правления своим счастьем, мол, «на, бери, делай то, что хочешь, а я буду выполнять твои приказы». И их секс, он был о том же. Только сейчас до Аниты вдруг дошло, что секс был для неё знаком одобрения. Он её хотел, значит, он её любил, и, пока он её хотел, пока домогался, она казалась сама себе нужной. Если он хотел её даже после того, как они ругались, даже если она его ненавидела, значит, их отношения всё ещё работали, значит, у неё была семья, то важное место, которого не было в жизни маленькой Аниты, зато есть у её детей. И это самое главное.

Всё это время она спасала маленькую себя, абсолютно забыв про то, что надо взрослой Аните.

А ей надо было вот это.

Она.

Перед ней стояла красивая и свободная, взрослая и самодостаточная женщина.

Внезапно она захотела сделать это. Анита взялась за край воротника своего платья и рванула его со всего маху, платье треснуло, и часть закрытого ворота расползлась по швам, Анита схватила его края и рванула ещё сильней, до глубокого декольте.

Анита смотрела на эту дикую женщину. Хаотично лежавшие волосы, горящие глаза.

Анита в косухе и рваном платье.

Бруно бы не то что не захотел жениться на ней, он бы побоялся подойти к ней. Ещё бы! Ведь тогда он не смог бы её унижать, что-то ей запрещать и обесценивать.

Если бы она прямо сейчас могла перенестись на пятнадцать лет назад, в то время, когда единственным верным решением, как казалось ей тогда, было выйти замуж, если бы она правда могла выбирать, она бы решила путешествовать по миру, делать только то, что вздумается, и потакать своему бунтарскому духу. Она смотрела в зеркало и честно говорила самой себе, что несмотря на любовь к детям, то, чего хотелось ей больше всего, – были не они. Она смотрела и злилась на себя за то, что позволила себе застрять в этой жалкой роли, подвергая себя опасности. Она смотрела на своё отражение и не могла понять, как же так получилось, что она предала саму себя.

В Аните поднималось дикое возмущение, бунт не только по отношению к себе, но и по отношению ко всем женщинам. Кто вообще сказал, что один говорит, что делать, а второй должен это сделать. Где это написано?

Она должна это исправить.

Она должна стать помощником, наставницей для женщин, чтобы помогать таким, как она, заблудившимся, становиться собой, а не теми, кем принято быть.

Спустя час Регина будет катать Аниту на своём мотоцикле вокруг сада, а та будет кричать и визжать от переполняющих её ощущений свободы и счастья.