Семь почти счастливых женщин

Несмотря на то что им пришлось ночевать в пещере, припоминая уроки природоведения, на которых упоминались правила разведения огня, а потом утром идти по лесу, ломая голову над тем, правильно ли показывает компас север в телефоне Аниты (она была единственной, у кого он не разрядился), а позже встретить лесников, ехать с ними в фургоне и выслушивать шуточки и гогот по поводу их внешнего вида, неуместного в горах, все они выглядели довольно неплохо.

Правда, сегодняшний завтрак, в отличие от остальных, проходил в полной тишине. Доносился лишь хруст хлопьев, звуки кофемашины, звяканье приборов и привычно громкая итальянская речь Марии на кухне.

Анита смотрела на всех этих женщин, с которыми провела десять дней, и, несмотря на финальную драматическую ночь, чувствовала, что для неё этот ретрит станет важной точкой отсчёта. Она ощущала себя абсолютно по-новому, так, как никогда раньше.

Анита чувствовала внутри груди прыгающий мячик, точно такой же делала её мама в детстве. Тот же, что дала ей мама на медитации. Спустя тридцать с лишним лет, после развода, суда, встреч с психологом и всего того, что пришлось пережить Аните за последний год, она словно заново нашла этот мячик. Только не где-то там на чердаке, а внутри себя. Он заменил обычную страшную дыру-пустоту. Анита чувствовала внутри себя мячик на резиночке. В детстве она звала его Попрыгунчик и теперь звала его так же.

Подсматривая за остальными, Анита могла с уверенностью сказать, что так ощущала себя не одна она. В каждой из этих женщин Анита чувствовала перемены. В том, как расслабленно сидела Сара, вальяжно помешивая кофе, в том, как спокойно беседовала Оля с дочкой, как светилась Ноэль.

Среди них не было Регины, но, по ощущениям Аниты, у неё тоже произошли перемены, о которых она расскажет, как только накатается на своём мотоцикле.

Анита принялась рассуждать, что именно могло измениться в Регине, когда неожиданно на пороге появилась она.

45 Лейла

Перед ними стоял совершенно другой человек, от Лейлы остались лишь шёлковые одежды, да и то ободранные, грязные, и длинные волосы. Они не блестели, как раньше, были какие-то тусклые и сухие, неопрятные, как и вся Лейла. Как если бы раньше она была красивой нарядной куклой Барби, а сейчас потрёпанной лоскутной самоделкой.

– Я должна попросить у вас прощения… и признаться… – Лейла села на край стула, – я исчезла… на то есть причины, о которых я хочу вам рассказать…

– Надеюсь, что они крайне уважительные, чтобы оставить нас одних ночью в горах, – произнесла Сара, выпрямив спину, вальяжная Сара исчезла, уступив место прежней собранной Саре.

– В тот вечер, в пещере… – голос Лейлы сбивался, – я медитировала вместе с вами, и я увидела то, о чем моя психика абсолютно забыла… вытеснила… так бывает…

Было понятно, что ей сложно говорить. Она глубоко вздохнула, налила себе воды и выпила залпом стакан.

– Когда я была маленькой… мой дед, мамин отец… – губы Лейлы дрожали, – он…

Она выпрямила спину, собралась с духом и выпалила быстро, слегка закрыв глаза:

– Я была маленькой… четыре года, может, пять… когда он оставался со мной… происходили ужасные вещи, я не помню, какие точно… но он точно делал то, что… – Лейла разрыдалась.

Сара сжала бокал с апельсиновым соком так сильно, что он раскололся, и она так и сидела, держа в руках осколки, пока Анита не схватила быстро полотенце, не смочила его и не помогла достать впившиеся в кожу осколки и смыть красные порезы перекисью водорода, которую суетливо принесла испуганная Виола.

– И это не всё… – продолжила Лейла, она словно находилась в каком-то трансе. – Я вам соврала…

Лейла закрыла глаза, по щекам текли слёзы.

– Не всё то, чему вас учила, я умею сама… моё тело…

Лейла замолчала.

– Моё тело многого не чувствует… и теперь я понимаю почему…

Лейла рыдала, все сидели молча, Анита взяла руку Лейлы и начала её гладить. В голове Аниты крутилась мысль, которая, она уверена, крутилась у каждой из них.

Она учила их, что смысл в правде. Но сама скрывалась от правды как могла.

46 Сара

Она вылетела из здания, стремительно направилась к воротам и зашагала по просёлочной дороге. Сара шла быстро, но ей хотелось шагать ещё быстрей, она словно не успевала за своим телом.

Какая же она дура. Танцы, медитации, красные шары, жуткая ахинея!

Сара слышала, как стучит её сердце.

Всё! Хватит! БАСТА!

Этот ретрит ничего в ней не изменил, он только подчеркнул, вывел наружу то, что и так было очевидно.

Сара убыстрила шаг. Да как могла она в принципе подумать, что этот ретрит поможет ей забеременеть. Как она могла подумать о том, что в её жизнь может вклиниться ребёнок.

Одно то, какие слова она использует, когда думает о нём.

«Вклинить», «оптимизировать», «он внесёт в её жизнь полнейший хаос».

«Самый безопасный путь – это правда».

Господи, как же она достала себя. Все эти годы, все эти двадцать лет она постоянно мучила себя. Сначала чувством вины, затем мыслью о ребёнке, и эти постоянные страдальческие свидания, эти все мужики, эти постоянные компромиссы.