Семь рек Рима

Пат предложила прогуляться к реке. Потихоньку темнело, опускался оранжевый пыльный закат. Каменистый берег пересохшей Ямуны был совершенно безлюден. Я опустился на большой булыжник прямо рядом с водой и закурил.

– Смотри, – сказала Пат. – Может быть, это морж?

Я проследил взглядом за ее рукой и действительно увидел в воде нечто странное. Два круглых глаза на круглой блестящей голове, которая торчала из воды в паре метров от нас.

* * *

– Здесь не может быть моржей, – сказал я и снова проснулся. «Определенно», – подумал я, – «получается, что во время той индийской поездки мы уже видели Адриано». Я резко повернулся – кровать рядом со мной была пуста.

Обыскать эсквилинскую квартиру много времени не потребовало. Вещи Пат, ее маленький серебристый чемодан, документы, деньги – все было на месте. Телефон лежал на столике рядом с кроватью. «Конечно», – подумал я, – «если она умерла, то все это ей ни к чему».

Голоса двух мужчин прошагали мимо двери, и это вернуло меня к реальности. Я вышел на площадку в саду и подергал двери за ручки. Все было заперто. Надо было решить, что делать дальше.

Я автоматически собрал бутылки в пустой пакет, их оказалось не так уж много, вытер стол и налил себе сока. Чувствовал я себя неплохо, светило солнце, рикотта с оливковым маслом и бальзамическим уксусом была вкусной как всегда. Я почти успокоился – ведь Пат могла выйти, хотя бы в магазин, и вот-вот должна была вернуться.

За стеной залаяла собака, я постучал в дверь, которая вела в квартиру Адриано из нашей кухни, – лай усилился. Наконец заскрипел замок, но вместо Адриано на пороге показалась старая высохшая женщина со сгорбленной спиной. У нее был крючковатый нос и щеки, впалые до такой степени, что, казалось, за ними нет ни одного зуба. Она открыла рот, чтобы прокаркать что-то по-итальянски, и я увидел, что все они на месте – длинные и желтые.

– Адриано, – сказал я, – Где Адриано?

Старуха сверкнула на меня глазами, двинула обеими руками так, что мне показалось, что за ее спиной зашевелились большие кожаные крылья, и пронзительно проверещала:

– Но Адриано, но!

Дверь захлопнулась. Наш хозяин хотя бы немного говорил по-английски и мог дать мне совет. Теперь он куда-то делся. «Ничего», – поддержал я себя мысленно. – «Во-первых, Пат сейчас вернется, а во-вторых», – я уселся на красный диванчик, – «…она сейчас вернется».

Сидеть в бездействии было невмоготу. Я побрился, принял душ, еще немного побродил по квартире, выкурил сигарету и решительно вышел на улицу.

Что мне было делать? Что бы вы предприняли на моем месте? Самое простое – сидеть и ждать – было для меня невозможным. Дело в том, что у меня воображение труса. Это когда в голове в случае возникшей опасности или неприятности вспыхивает такой фейерверк самых гнусных предположений, что хоть под кровать залезай.

Я начал бороться с этим еще в юности и достиг некоторых успехов. Рецепт, который пусть не всегда, но помогал мне, сводился к тому, что я начинал действовать. Могу и вам рекомендовать тоже. Страх, растерянность – это прежде всего бессилие, это потерянное время, в конечном итоге – это материализованная жалость к себе. Которая может породить только жалость. Разрушительная жалость к себе привела к совершенной импотенции многих из моих знакомых. Они просто предпочитали ничего не делать и медленно покрывались седыми волосами и жиром.

Вы можете возразить и сказать, что нет хуже зрелища, чем деятельный дурак. Но, во-первых, жалость к себе – хуже, во-вторых, думать – это тоже действовать.

Если Пат ушла в магазин, то ненадолго. Она захлопнула входную дверь, второго ключа у нас не было. Следовательно, если она пошла, например, за свежим хлебом, то вот-вот должна была вернуться. Магазин находился от нашего дома на прямом отрезке улицы. Значит, я мог смело двинуться по нему – никакого другого пути у нее просто не было.

Мимо меня шли по своим делам люди. Несколько раз попадались китайцы, которых я уверенно отличаю от японцев внешне, и несколько негров, которых я между собой вовсе не отличаю и не знаю, отличают ли они друг друга сами. На улице преобладали европейцы, и понять кто из них коренной римлянин, кто француз, поляк или русский не было никакой возможности. Пат, например, всегда принимали либо за француженку, либо за итальянку.

Ее не было видно. Я дошел до магазина, где рядом с входной дверью на стене были крючки на металлических пластинах в виде собачек, пригляделся – к одному из крючков была привязана собака Адриано. Она приветственно зарычала на меня.

Я опешил – ведь собаку я видел только что. Нет, не только что, я ведь вышел не сразу. Дело налаживалось. Я представил, что Пат встретила в магазине Адриано и они заболтались. Небольшая ревность возникла во мне, я толкнул дверь и быстро обежал все ряды. Ни Пат, ни Адриано. Еще один круг, и когда я вышел наружу, где напротив из массивной, с узорами чугунной водяной колонки беспрерывно текла вода, собаки уже не было.