Семь рек Рима

Пино наблюдал за моими попытками с саркастическим выражением на лице, когда после очередного круга я остановился рядом с ним.

— Какой вопрос? — спросил я.

— Сейчас не поздно вернуться. Хотите?

— Но раз я здесь, — сделал я попытку напрячь память, — значит, я хочу этого. Тем более что и вы так и не ответили, где это «здесь».

— Хорошо, — вздохнул Пино. — Я вам напомню, как было дело. — Он опустился на облако и привалился спиной к одной из дверей. — Присаживайтесь. В ногах правды нет — русские пословицы все-таки очень непонятные. Итак, — он дернул меня за руку, и я плюхнулся рядом с ним. — Прежде всего, вы напились как сапожник. После того как я рассказал вам обстоятельства смерти Пат. Кстати, наверное, она все-таки предчувствовала что-то, поэтому и позвонила своему бывшему. Продиктовала ему свое завещание.

— ?

— Вы тупой. Ведь Влад сказал вам, что Пат просила передать, что очень любит и ждет вас.

— Я не тупой, — сказал я. — И без всяких владов я знаю, что Пат меня любит.

— Опять настоящее время? — укоризненно произнес Пино. — Но я ведь вам уже докладывал, что она умерла.

— Этого не должно было случиться. Тем более от туберкулеза.

— Если бы ее раздавил поезд, вы считаете, это было бы более оправданно?

— Нет, — поправил я его. — Просто Пат не могла умереть. Тут какая-то ошибка. Я найду ее и верну.

— В психиатрии, — Пино оторвал кусок облака, скомкал на манер снежка и запустил подальше, — есть понятие «идефикс». Проще говоря, вы зациклены на одной и той же мысли. Я подскажу вам, в чем дело. Вы очень себя любите. Ваша справедливость — это ваше удобство. Ваша Пат — это красивая подпорка вашего эгоизма, с которой вы расстались не по своей воле и теперь негодуете и расстраиваетесь. А ведь сто раз было сказано, что человек смертен неожиданно. Мысли ваши смешны, дух ваш слаб. Вы любите жизнь, потому что живы. «Любит Филида орех, — пока его любит Филида».

— Ладно, — согласился я. — Кто я такой, чтобы спорить с Хароном? Вы ведь наверняка все это сто раз слышали… Но вот пока вы были майором полиции там, в Риме, вы почему-то все время пытались сделать так, чтобы я улетел, уехал. Почему? И потом — раз я здесь, то, значит, смог вас как-то убедить помочь мне, нет?

Пино скатал еще несколько облачных снежков и теперь пробовал попасть в некую непонятную для меня цель. Наконец ему это надоело.

— Прикидывал, как не задеть ваше самолюбие, — сказал он. — Хотя чего ради. Отвечаю на вопросы. На первый. Всегда приятно почувствовать себя главным. Демиургом, вершителем, так сказать, судеб. Я-то знал, что ваша Пат умерла, вот и подумал: «Запутаю этого болвана, заморочу ему голову, заставлю уехать, он мне потом спасибо скажет», — судьбе, в смысле. Ну, и красиво получилось бы. Если бы вы не были таким глупым.

— Значит, по-вашему, любить — это глупость?

— Еще бы! — возмутился Пино. — Разве имеет смысл сосредотачиваться на одной девице, когда вокруг их как вишни в саду? Как будто вы сами не были сто раз женаты.

— Тут особый случай. Значит, именно поэтому вы согласились взять меня сюда?

— Куда? — спросил Пино. — Вы понимаете, где мы?

— На том свете.

Пино засмеялся и сполз по блестящему золоту на облако.

— Мимо! Во-первых, я вас пока никуда не взял. То, что вы видите — это же просто вестибюль. Предбанник, так сказать. А двери, к которым вы так лихо подлетели, — Пино поерзал, — тот самый банальный свет в конце тоннеля.

— Подождите, — попытался я сообразить. — То есть если я сейчас соглашусь вернуться, то просто очнусь в саду?

— Лучше в саду, чем в аду, — Пино наконец нашел удобную позу. — Еще проще. Ваше тело сейчас в алкогольной коме, усиленной, так сказать, горем. Можете с ним воссоединиться. Обещаю, что кроме этого свечения, — Пино затылком стукнул по двери, — вы ничего не запомните. — Будет что рассказать друзьям. Про тот свет.

— У меня есть последний вопрос, — сказал я. — Те люди, которые бесследно исчезали на наших глазах в Риме. Парень из автобуса, человек с пляжа, продавщица…

— Считайте, что так я вам намекал. Ну так что?

— Я хочу остаться и найти Пат.

— Ладно, хотя и очень жаль, — Пино крепко взял меня за руку, и в тот же миг облака под нами разошлись. Ласковый розовый свет исчез, и мы полетели вниз сквозь сизый мрак, разбиваемый сломанными молниями. Это было так страшно, что сердце мое остановилось.

Глава вторая

Кто-то обнюхал мое лицо, и я подумал, что, как ни странно, по-прежнему жив. Собака, которая склонилась надо мной, была рыжим сеттером, в точности таким же, как из дома с горгоной Медузой. Я хорошо различал его, хотя вокруг царил удивительный свет — такой мы с Пат видели в Санкт-Петербурге во время белых ночей. Все было совершенно ясно видно, но вместе с этим царствовала нематериальность — словно вокруг были не предметы, а их приблизительные отражения.

— Как тебя зовут? — спросил я сеттера.

— Стыдно этого не знать, — он длинным розовым языком лизнул меня по носу. — Вставайте уже.