Семь сестер. Атлас. История Па Солта

Хотя я пишу эти строки в 1936 году, в восемнадцатилетнем возрасте, я понимаю, что с моей стороны было бы небрежностью оставить такой большой пробел. Разрешите объяснить. С 1930 по 1933 год жизнь в Париже продолжалась для меня во многом так же, как в предыдущие два года: я помогал мсье Ландовски и мсье Бройли в мастерской и посещал уроки мсье Ивана в консерватории, как делала и Элле. По мере нашего взросления, наши строгие блюстительницы, мадам Ганьон и Эвелин, предоставляли нам все большую свободу действий. По утрам мы безмятежно коротали время за кофе в парижских кафе, а по вечерам гуляли по улицам и каждый раз находили новые архитектурные подробности, пробуждавшие восторг и увлечение. Мое решение заговорить в тот день перед Рождеством действительно помогло расцвету моих отношений с Элле… кто бы мог предсказать это? Я был счастлив читать ей вслух во время наших пикников и интересоваться ее мнением обо всех аспектах моей быстро налаживавшейся жизни. Увы, это самое решение привело к беде.

Однажды утром в начале 1933 года, когда мы были в мастерской, мсье Ландовски сделал объявление:

– Господа, у меня есть новости! Они довольно важные, поэтому слушайте внимательно. Наше совместное плавание подошло к концу.

– Мсье Ландовски? – произнес Бройли с внезапно побледневшим лицом. В конце концов, он принял решение уехать из Рио, чтобы продолжать свою карьеру в Париже.

– Сегодня утром я получил предложение занять должность директора Французской академии в Риме!

Бройли промолчал. Я тоже встревожился, поскольку мсье Ландовски обеспечивал мне еду и крышу над головой, но самое главное – щедро оплачивал мою учебу в консерватории.

– Мсье Бройли, вам нечего сказать?

– Прошу прощения, мсье. Примите мои поздравления. Они сделали прекрасный выбор.

Я присоединился к поздравлениям Бройли с широкой, немного натянутой улыбкой и вежливо зааплодировал.

– Спасибо, господа. Только представьте, они выбрали меня! Какое место и какое жалованье!

– Мир оскудеет без вашего таланта, мсье, – с неподдельной печалью произнес Бройли.

– Ох, друг мой, давайте обойдемся без глупостей. Я все равно останусь скульптором. Я всегда буду заниматься скульптурой! Но главная причина моего согласия занять эту должность состоит в том, что… Полагаю, это вина и заслуга нашего юного друга. – Ландовски указал на меня, упиваясь моим потрясением. – Я имею в виду, что получил огромное удовольствие, как творческое, так и личное, наблюдая за успехами Бо в последние несколько лет. Мсье Иван сообщил, что он имеет все задатки будущего виртуоза-виолончелиста. И все это сделал мальчик, который едва мог встать на ноги, когда я впервые увидел его! Честно говоря, я немного завидую твоему учителю, Бо. Хотя я помогал тебе материально, но сожалею о том, что кто-то другой развивал твои художественные таланты. Поэтому я надеюсь, что во Французской академии я смогу развивать таланты других молодых людей в моей области.

Моя натянутая улыбка стала искренней.

– Это замечательное намерение, мсье, – мрачно сказал Бройли.

– Не надо так печалиться, мой дорогой Бройли! – Мсье Ландовски подошел к своему помощнику и положил руку ему на плечо. – Ты правда подумал, что я оставлю тебя без ничего? Перед тем, как принять предложение, я договорился с нашим коллегой, мсье Бланшеттом из Школы изящных искусств. Через неделю, когда я уеду в Рим, ты займешь должность младшего педагога.

– Правда, мсье? – Бройли распахнул глаза.

– Да. Бланшетт был чрезвычайно доволен, когда получил рекомендательное письмо от меня. Это прекрасное учреждение, и ты будешь отличным преподавателем. Они, определенно, будут платить тебе больше, чем я, и это еще мягко сказано. У тебя появится регулярный доход и возможность продвижения.

– Спасибо, спасибо, мсье Ландовски! – Бройли энергично пожал руку своего учителя. – Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

– Ты это заслужил. В конце концов, я вряд ли закончил бы Христа-Искупителя без тебя… – Ландовски еще раз пожал руку Бройли и подмигнул ему. – Твой труд останется в веках.

Потом он повернулся ко мне.

– Юный Бо! Твоя жизнь не претерпит значительных изменений. У меня нет планов по продаже этого дома, и, разумеется, мы будем возвращаться на летние каникулы, а также на Рождество. Многим слугам придется уйти… но Эвелин останется. Это тебя устраивает? – Я кивнул. – Хорошо! Тогда, я думаю, можно по традиции отметить это бутылкой шампанского…

Как и обещал мсье Ландовски, моя жизнь практически не изменилась, разве что я стал проводить больше времени с Эвелин, которая теперь одна заведовала домашним хозяйством. Я часто переписывался с мсье Ландовски. Он рассказывал мне истории о юных талантах, проходивших через двери Французской академии, и о событиях в его семейном кругу.