Семь сестер. Атлас. История Па Солта

«Марсель неистово работает над техникой игры на фортепиано. Как тебе известно, он надеется поступить в консерваторию в ближайшие два года… Думаю, у него хорошие шансы. Я не сомневаюсь, что твой пример дал ему необходимый толчок для достижения его заветной мечты».

Было необычно иметь в своем распоряжении целый дом со свободным доступом в библиотеку и на кухню. Я даже осмелился на короткие беседы с Эвелин. Когда я впервые заговорил с ней, она расплакалась. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что мое тогдашнее существование было похоже на сон; я жил, зачарованный пьянящей смесью из музыки, Элле и ощущения полной безопасности.

Каким же наивным я был!

Начало конца наступило осенью 1935 года.

Мы с Элле сидели в кафе на улице Жана де Лафонтена. Поскольку Элле исполнилось восемнадцать лет, она покинула «Apprentis d’Auteuil» и жила в темной обшарпанной комнате в мансарде у подруги мадам Ганьон. Элле получала скудное жалованье за уборку дома мадам Дюпон, но мирилась с этим, так как по договоренности она по-прежнему могла дважды в неделю ходить на уроки в консерватории. Я откинулся на спинку металлического стула и посмотрел на Элле, которая с отсутствующим видом таращилась в чашку кофе. Что-то явно тяготило ее.

– Все в порядке, любимая? – спросил я.

– Да… просто мсье Туссен накричал на меня во время последнего урока.

Я послал ей обнадеживающую улыбку.

– Как тебе известно, это не редкость в консерватории.

Элле пожала плечами.

– Я знаю. Но, честно говоря, не думаю, чтобы я когда-либо нравилась мсье Туссену. Он считает ниже своего достоинства учить девочку-подростка. И, разумеется, он прав. Но в последние несколько недель, когда он учил меня правильно читать партитуру, его замечания были особенно ядовитыми.

– Не беспокойся об этом. Я уверен, его просто раздражает то обстоятельство, что ты не училась музыке должным образом. У меня были сходные моменты с мсье Иваном.

– Ты прав. Но во время сегодняшней вспышки он сказал нечто странное.

– Что именно? – поинтересовался я.

– По его словам, если бы я не была отпрыском «великого русского», то он бы заставлял меня учиться по ночам, без отдыха и сна. У меня кровь застыла в жилах. Я спросила его, что это значит. Он рассмеялся и обозвал меня дурочкой, если я думаю, что он согласился учить меня только из-за моего музыкального таланта. Я продолжала настаивать. Тогда он разъярился и заявил, что у него нет времени возиться с детьми и что мсье Рахманинов должен слезть со своего трона и сам заниматься этим.

– Ох, – вырвалось у меня.

Элле нахмурилась.

– Когда я призналась, что не понимаю, он снова засмеялся и пообещал написать «великому русскому» и сообщить, что его дочь совершенно бестолковая. Тут появился мсье Иван и предложил Туссену выйти в коридор для разговора. Какое-то время они говорили, потом он вернулся и отпустил меня домой. – Элле вопросительно посмотрела на меня. – Как думаешь, что он имел в виду, когда говорил о Рахманинове?

Я медленно отпил глоток английского чая.

– Возможно, мне удастся пролить свет на эту ситуацию.

Она выглядела растерянной.

– Что ты хочешь этим сказать, Бо?

Я со вздохом объяснил ей выдумку мсье Ивана. Когда я замолчал, Элле казалась совершенно подавленной.

– Значит… значит, я получила место в консерватории не из-за своего таланта?

– Это не так. Мсье Иван сказал, что, как дочь Рахманинова, ты получишь право на прослушивание. Уверяю тебя, все остальное было достигнуто только благодаря твоим музыкальным способностям.

– Они все считают меня брошенной дочерью Рахманинова?

– Только Туссен и Мулен. Пожалуйста, постарайся не беспокоиться. Я поговорю с мсье Иваном на следующем уроке и получу от него разъяснение ситуации.

Но мне так и не представилась возможность поговорить с мсье Иваном. Спустя несколько дней, когда я спал в доме Ландовски, меня разбудил какой-то треск. Я распахнул глаза и сбросил одеяло. Несмотря на новую жизнь под домашним кровом, я был рад тому, что на подсознательном уровне сохранял повышенную бдительность. Мое бывшее существование на мерзлых пустошах гарантировало сон «вполглаза», как выражался мой отец.

Часы на моем столе показывали два часа ночи. Я окончательно проснулся и услышал второй характерный звук: скрип открывшейся входной двери.

Я был не один. Я выглянул в окно и не увидел света в коттедже Эвелин, но не стал утешаться мыслью о том, что она почему-то решила посетить хозяйский дом глухой ночью. Я как можно тише подкрался к двери спальни и повернул ручку. К счастью, дверь открылась бесшумно. Внимательно прислушавшись, я различил скрип половиц под чьими-то шагами внизу и рефлекторно нащупал кошелек у себя на шее.

Неужели это он? Значит, ему каким-то образом удалось найти меня?

Этого момента я боялся с самого начала.