Семь смертей Эвелины Хардкасл

Хватаю Эвелину за талию, выволакиваю из воды на траву.

Валюсь в грязь, перевожу дух, проверяю, выполняет ли Каннингем мою просьбу – вцепиться в Майкла и не выпускать.

Каннингем делает все, как полагается.

Наш план срабатывает. Почти без моего участия. Давнее воспоминание меня едва не парализовало. Другая женщина, другая смерть. А всему виной страх на лице Эвелины. Я узнал этот страх. Я уверен, что именно из-за него приехал в Блэкхит.

Ко мне подбегает доктор Дикки. Он запыхался, еле дышит, с ужасом смотрит, как испаряется его состояние. Эвелина сказала, что ему заплатили за подделку свидетельства о смерти. Старый вояка основал целую преступную империю.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Она застрелилась, – говорю я и вижу, как лицо доброго доктора озаряет надежда. – Я все видел, но помешать ей не успел.

– Не корите себя. – Он хлопает меня по плечу. – Ступайте, выпейте глоток бренди, а я тем временем ее осмотрю. Не волнуйтесь.

Он опускается на колени рядом с телом. Я поднимаю серебристый пистолет и направляюсь к Майклу, которого все еще крепко держит Каннингем. Гляжу на них, и даже не верится, что Каннингему это удалось. Невысокий и коренастый Майкл похож на быка; руки Каннингема оплетают его, будто лассо. Майкл пытается вырваться, но лассо затягивается все туже, тут не поможет ни лом, ни долото.

– Примите мои искренние соболезнования, мистер Хардкасл, – сочувственно произношу я, касаясь его руки. – Ваша сестра покончила с собой.

Он тут же обмякает, на глаза наворачиваются слезы, взгляд устремлен на пруд.

– Не может быть! Она жива…

– Увы, доктор засвидетельствовал смерть. – Я достаю из кармана серебристый пистолет, вручаю его Майклу. – Она застрелилась из этого оружия. Вам оно знакомо?

– Нет.

– Ну, пусть пока будет у вас. Слуги отнесут тело в оранжерею, подальше от… – Я обвожу рукой толпу гостей. – Подальше от всех. Я предоставлю вам возможность проститься с сестрой наедине.

Он недоуменно глядит на пистолет, словно это какое-то загадочное изобретение из далекого будущего.

– Мистер Хардкасл?

Он мотает головой, пустые глаза смотрят на меня.

– Да-да, конечно. – Он сжимает пистолет. – Благодарю вас, инспектор.

– Я простой констебль, сэр, – напоминаю я и жестом подзываю Каннингема. – Чарльз, будьте добры, проводите мистера Хардкасла в оранжерею. Подальше от гостей.

Кивнув, Каннингем приобнимает Майкла за пояс и уводит его в особняк. В который раз я с облегчением думаю, что мне повезло: камердинер на моей стороне. Печально гляжу ему вслед, потому что мы больше не увидимся. Несмотря на его недоверие и уклончивость, за эту неделю я к нему очень привязался.

Дикки завершает осмотр и медленно встает. Под его наблюдением слуги укладывают тело на носилки. Доктор облачен в напускную скорбь, как в поношенный костюм. Не понимаю, почему я этого раньше не замечал. Это убийство похоже на пантомиму, даже слышно, как шелестят складки театрального занавеса.

Эвелину уносят. Под проливным дождем я бегу к оранжерее, в дальний конец особняка, проскальзываю в дверь, которую нарочно оставил открытой, и прячусь за китайской ширмой. С портрета над камином на меня глядит бабушка Эвелины. В дрожащем свете свечей кажется, что она улыбается. Может быть, ей известно то, что знаю я. Может быть, она всегда это знала и день за днем была вынуждена смотреть, как мы тычемся по углам, будто слепые котята, не подозревая об истинном положении дел.

Теперь понятно, отчего раньше у нее было такое презрительное выражение лица.

Дождь стучится в окна. Слуги бережно вносят носилки, стараясь не потревожить тело, накрытое пиджаком Дикки. Они перекладывают труп на стол, почтительно прижимают кепки к груди, а потом выходят в сад, закрыв за собой двери.

Я провожаю их взглядом, замечаю свое отражение в стекле: руки в карманах, на смышленом лице Раштона – неколебимая уверенность.

Мне лжет даже мое отражение.

Первое, что отобрал у меня Блэкхит, – это уверенность.

Дверь распахивается. Сквозняк из коридора колышет огоньки свечей. Сквозь щелки складной ширмы вижу бледного, дрожащего Майкла. Он в изнеможении приваливается к дверной раме, в глазах блестят слезы. У него за спиной Каннингем, украдкой взглянув на ширму, закрывает дверь в оранжерею, а сам остается в коридоре.

Майкл оглядывается и, уверившись, что в оранжерее больше никого нет, сбрасывает притворное горе. Плечи его распрямляются, взгляд из скорбного становится жестким, хищным. Майкл подходит к телу Эвелины, осматривает окровавленный живот и, не обнаружив пулевого ранения, что-то бормочет.

Он проверяет, заряжен ли серебристый пистолет, который я дал ему у пруда, недоуменно хмурится: ведь у Эвелины должен быть черный револьвер. Наверное, Майкл не понимает, что заставило ее изменить план.